Новые страдания юного В.

Но вот на чем он вконец погорел — он на насыпи просто нас игнорировал. Стреляли мы в табличку «Стоянка машин запрещена»— это я ее раздобыл. То есть стреляла Шерли. Дитер пытался только изображать командира — указывал цель и все такое, — а я стоял рядом с Шерли и технику ее корректировал. А получилось все так потому, что Дитеру просто в голову не приходило побеспокоиться о Шерли. Он, так сказать, предоставил детишкам забавляться как знают. Может, он просто думал о времени, которое он на это угробит. Я, собственно, его даже понимал, но все-таки Шерли мне жутко было жалко. Я и начал показывать ей, как приклад к плечу приставлять, ноги под правильным углом ставить, и что цель надо накрывать мушкой, и выдох при этом делать — в общем, урок военного дела. Как правильно ставить мушку, как курок тянуть и все такое. Шерли стреляла и стреляла, я ее то и дело трогал, а она все сносила, пока не заметила, наконец, что с Дитером творится, — а может быть, пока не пожелала заметить. Тут она остановилась. Между прочим, насчет того, что стало слишком темно, Дитер был прав. Но ему пришлось пообещать ей в следующее воскресенье куда-нибудь выбраться, все равно куда, главное за город. Обо мне речи не было — во всяком случае, прямо. Шерли все очень ловко провернула — она сказала: «…мы обязательно выберемся за город».

Тут понимай как хочешь. А может, я просто все себе вообразил, идиот. Может, она и в самом деле про меня не думала. Может, всего, что случилось потом, и не произошло бы, если б я, идиот, не вообразил себе, что Шерли и меня пригласила. Но я ни о чем не жалею. Слышите, парни, — ни о чем!

В следующее воскресенье я, конечно, был тут как тут. Мы сидели с Шерли на тахте. На улице — дождь, как с цепи сорвался. Дитер сидел за письменным столом и занимался, а мы ждали, когда он кончит. Шерли уже плащ надела и все такое. Она нисколько не удивилась, ничего, когда я позвонил. Значит, все было, как я и думал. А может, она и удивилась, но просто виду не подала. На этот раз Дитер п и-с а л. На машинке печатал. Двумя пальцами. Из головы. Сочинение, подумал я. Так оно, наверно, и было. Причем я сразу увидел: заело у него. Мне-то это знакомо. Он печатал примерно в полчаса по букве. Этим, по-моему, уже все сказано. Шерли в конце концов не выдержала: «Послушай, может, не стоит так уж вымучивать?»

Дитер на это ни слова. А я все время, не отрываясь, на ноги его глазел. Он их закрутил вокруг ножек стула и носками зацепился. Не знаю, может, у него привычка такая была. Но мне, собственно, с самого начала было ясно, что он не поедет.

Шерли опять начала: «Ну пошли! Брось ты все это, пускай отлежится. Потом знаешь как пойдет».

Она не сердилась, ничего. Пока ничего. Я бы сказал, она очень бережно с ним обращалась — прямо медсестра.

А Дитер и говорит: «На лодке — в такую погоду!»

Не помню уж, говорил ли я, что Шерли задумала лодку напрокат взять.

Шерли на это сразу: «Хорошо, не на лодке, так на пароходе». Вообще-то говоря, Дитер был прав. Идея бредовая — на лодке в такую погоду. Он снова застучал. А Шерли: «Ну, не на пароходе, так хоть прогуляемся просто по нашему кварталу».

Ока сделала последнее предложение, и для Дитера это уж точно был последний шанс. Но он даже ухом не повел.

Шерли: «Можно подумать, что мы сахарные».

По-моему, именно в этот момент ее терпение и лопнуло. А Дитер спокойно так говорит: «Ну вот и поезжайте, чего же вы».

Шерли: «Ты же твердо обещал».

Дитер: «Я и говорю: поезжайте!»

Тут Шерли взорвалась: «И поедем!»

Я поднялся и вышел. Что будет дальше, каждому ясно. И я тут уж абсолютно не к месту.

Я хочу сказать: я вышел из комнаты. Мне, конечно, вообще надо было уйти. Я понимаю. Но я просто не мог. Начал слоняться по кухне. И вдруг опять вспомнил старичка Вертера, как он писал:

«Нет такого грошового дела, которое не занимало бы его больше, чем это сокровище, эта чудная жена!.. Это пресыщение, равнодушие — не больше!»

Конечно, Дитер никакой не чинуша, да и Шерли сокровищем не назовешь. Пресыщение — тоже не тот случай. Дитер, правда, получал повышенную стипендию — из-за службы в армии. Но наш брат маляр наверняка втрое больше своей мазней зарабатывал. Мне трудно сказать, в чем тут дело. Собственно говоря, к Дитеру и придраться было не за что. Но ясно было только, что он уже сто лет не выходил с Шерли из своей берлоги. Это было совершенно ясно. Не успел я все это прикинуть, как Шерли пулей вылетела из комнаты. Я не зря говорю «пулей», старики! А мне она просто сказала: «Пошли!»

Я, конечно, тут же — к вашим услугам.

Она говорит: «Подожди!»

Жду. Она схватила с вешалки серую скатку и сунула мне в руки. Эту попону, конечно, Дитер из армии приволок. Воняет бензином, сыром и мусором горелым — о резине уж я не говорю.

Она спрашивает: «Моторкой умеешь править?»

Я: «Не очень».

В другое время я бы сказал: «Ясно, могу». Но я уже так вжился в роль примерного мальчика, что просто правду брякнул.

А Шерли: «Что?» И смотрит на меня, будто не поняла.

Я тогда сразу: «Ясно, могу».