Новые страхи

Дедушка разгадывал кроссворд. На кончике носа сидели очки для чтения, на пальце поблескивало обручальное кольцо. Со времени возвращения с пляжа они о кольце не говорили. К морю больше не ездили. Сидели дома вместе с Тишиной.

Тим сделал глубокий вдох.

– Дедушка, насчет богла…

Тот поднял газету так, что его совсем стало не видно.

– Если богл взял что-либо у тебя, а ты взял…

– Ну, хватит об этом. – Дедушка выпустил газету, которая с шелестом упала на пол. – Хватит. – Через мгновение он смягчился и чуть улыбнулся.

– Но, дедушка…

– Это всего лишь сказка, Тим, – сказал он, поднял с пола газету и, близко поднеся к глазам, продолжал читать.

Всего лишь сказка.

Тим думал о лице, которое видел на поверхности воды, о его жестокой усмешке, о шепотке и смехе у себя за спиной. Он крепко закрыл глаза. Дедушка, конечно, прав: такого не бывает. Это всего лишь сказка, Тиму повезло, он нашел кольцо, только и всего.

Это правда, дружок. Каждое слово – истинная божья правда.

Тим вспомнил охотников за окаменелостями, пробиравшихся у подножия утеса, которые, вернувшись к машине, обнаружили, что колпаки сняты. Вероятно, они тоже слышали странный шепот, их пощипывал кто-то невидимый, вещи пропадали из карманов и уже больше не возвращаются.

Тим знал: его простили. Но он знал, что старик никогда не забудет, как не может забыть лица своей покойной жены. Это нечто присутствовало, неощутимое, извивающееся.

«У меня, – подумал Тим. – Ты должен был взять что-нибудь у меня».

Глядя на дедушку, погруженного в чтение газеты, на эту морщину, появившуюся у него на переносице, Тим ясно понял, что сделал богл.

Пастушеская сделка Стивен Галлахер

Представьте себе меня на старом пароходике типа Клайд-Пафферс, который развозит товары по островам, я плыву на нем к новому месту работы. 1947 год, со времени окончания войны прошло всего два года. Я – молодой врач с небольшим пока опытом практики. Представьте себе неспокойное море, палубу, которая вздымается на каждой волне и потом проваливается, и течение поперек курса судна, которое изо всех сил старается не дать нам подойти к острову. Перед отправлением мне посоветовали основательно позавтракать, это будто бы лучшее средство от морской болезни. Я последовал совету и теперь изо всех сил старался удержать завтрак в желудке.

Это почти удалось. Помогло мне в этом затишье, наступившее совершенно неожиданно, когда судно вошло в бухту. Я подбежал к борту и, боюсь, выплеснул из себя не только съеденное. Стоявшие на пирсе имели возможность наблюдать замечательное зрелище: новый доктор, вцепившийся в фальшборт, чайки кружат за кормой в поисках плавающего угощения.

У сходней меня встретил местный констебль в форме, человек примерно в возрасте моего отца, словно вырубленный из кремня и, судя по виду, считавший хорошее настроение недостатком, в котором его самого нельзя было упрекнуть.

– Манро Спенс? Доктор Манро Спенс?

– Да, это я, – сказал я.

– Вы не осмотрите доктора Лофтона до отправления? Мы отправим его на большую землю обратным рейсом. Дорога сюда далась ему нелегко.

О моем багаже было кому позаботиться, поэтому я пошел за констеблем в дом начальника порта, стоявший в начале пирса, каменное здание, массивное и солидное. Доктора Лофтона мы застали в гостиной, находившейся за конторой. Он сидел с пледом на коленях в кресле у камина, положив ноги на табуретку. С ним была одна из его медсестер, коренастая рыжеволосая девушка, самое большее, лет двадцати.

– Доктор Лофтон, я… – начал я.

– Знаю, приехали мне на смену, – сказал он. – Давайте поскорее с этим покончим.

Я проверил пульс, миндалины, послушал сердце и легкие и обнаружил признаки цианоза. Мой осмотр вряд ли требовался: доктор Лофтон уже сам поставил себе диагноз и затребовал перевода. Это был медик старой школы, учившийся в Эдинбурге, и я мог не сомневаться: раз «держаться» он больше не собирался, с ним что-то действительно серьезное. Он мог не обращать внимания на боли и прочее, но как единственный врач на острове не мог рисковать: если бы его состояние ухудшилось, здешние жители остались бы без медицинской помощи.

Я спросил его о болях в груди. Он не дал прямого ответа, но я все понял по выражению лица.

– Я бы советовал лететь на самолете, – сказал я.

– Это вы ради меня или ради себя советуете? – спросил он. – Считаете мой случай тяжелым. Вы бы видели свой цвет лица. – Затем, немного смягчившись, сказал: – Самолеты для срочных случаев, а мне-то какой смысл?

– Поедете с мистером Лофтоном? – спросил я медсестру.

– Да, – сказала она. – У меня там тетя, смогу остановиться у нее. Вернусь утренним пароходом.

Два человека из команды Паффера ждали, чтобы отнести доктора на борт. Мы расступились, чтобы они могли поднять его вместе с креслом. Пока они становились, Лофтон сказал мне:

– Постарайтесь никого тут не укокошить в первую неделю, не то меня вернут сюда на следующий же день.