Новые страхи

Письма Миты, хаотичные, бессвязные, совсем не такие, какие можно было бы ожидать от ученого с ее положением. Правда, в нерабочее время мы совершенно меняемся. Тут были страницы, посвященные воспоминаниям о времени, которое они провели в Берлине и о котором я знала мало, поскольку мы с Бек тогда не поддерживали отношений. Мита часто упоминала о студии, которую Бек снимала в Берлине. Вероятно, студия освободилась, и есть намеки – в двух или трех письмах – о том, что Бек может снова ее снять. Переезд туда так и не состоялся, но без писем Бек, в которых она бы описала ситуацию, причину этого понять невозможно.

Если я серьезно намеревалась написать биографию Бек, мне следовало в какой-то момент связаться с Митой, выяснить, не сохранились ли у нее письма Бек и не даст ли она мне возможность с ними ознакомиться. Надо сказать, что такая задача не приводила меня в восторг, особенно ввиду того, что часть переписки, которая у меня уже была, наводила на мысль, что с Митой иметь дело так же трудно, как и с Бек. К такому мнению меня привели не только письма, хотя они производили довольно странное впечатление. Сердце у меня екало от ксерокопий газетных вырезок, часто сопровождавших письма. В одной говорилось о случае халатности, проявленной медиками в Анси на юго-востоке Франции. Семья женщины подала в суд на ее врачей, не сумевших диагностировать болезнь, оказавшуюся в дальнейшем редкой формой эндометриоза[16]. Половые органы этой женщины, а также брюшина зарастали фиброзной тканью с такой скоростью, что бесчисленные операции не могли ее избавить от нее. Женщина умерла от осложнений, последовавших за полным удалением матки.

Другая вырезка была из американской газеты, в ней рассказывалось о преподавательнице колледжа, заболевшей загадочным заболеванием, приведшим к тому, что кожа на предплечьях, ногах и в нижней части живота поросла густыми, чрезвычайно тонкими шелковистыми волосками. В третьей вырезке говорилось о женщине, жившей на территории нынешней Камбрии в 1660-х годах. Эта «женщина-паук из Уайтхейвена» с очень слабо развитой речью не выносила света и большую часть жизни провела в крошечной комнате, завернувшись в бесчисленные шали – так она стремилась скрыть жесткие черные волосы, покрывавшие, по слухам, все ее тело. Она жила и кормилась предсказаниями, этот дар обеспечил ей репутацию и положение среди горожан. Но затем по этому региону прокатилась чума, и к тому времени общественное мнение обратилось против нее, ее стали преследовать как ведьму.

Эта женщина покинула Уайтхейвен в 1670 году. По некоторым сведениям, она ушла по собственной воле, хотя один источник утверждает, что ее преследовала и захватила группа «бдительных граждан» и забила камнями до смерти.

Какой ужас, подумала я. Трудно было понять, что побуждало Миту заполнять голову и без того мнительной Бек сведениями такого рода. Внизу третьей вырезки о так называемой женщине-пауке из Уайтхейвена Мита подчеркнула и обвела ее фамилию, Чилкот. Я долго ломала над этим голову, но потом вспомнила, что Чилкот – девичья фамилия Дженни Хэтауэй.

Смешно. Есть люди – вроде Миты Бомберг, – которые берут простое совпадение и мигом раздувают из него бог знает что, но я к их числу никогда не относилась.

Бен уехал из Хартленда в пятницу после полудня. Еще до его отъезда приехали уборщики и сказали, сколько будет стоить вывоз мебели. Я помогла Бену упаковать книги и безделушки в несколько ящиков, которые он хотел по дороге домой завезти в магазин, торгующий подержанными вещами и отдающий выручку на благотворительные цели.

Я сказала Бену, что планирую пожить немного в Хартленде, по крайней мере недели две, может быть, больше, но вскоре передумала. С отъездом Бена в коттедже стало мрачно, хотелось выйти из замкнутого пространства, атмосфера в доме давила, в ней ощущалась неясная угроза.

«Воспоминания, – думала я, – чувство утраты, обычные банальности».

И да, и нет. Не сомневаюсь, отчасти это было просто сожаление, что при жизни Бек я не приложила больше усилий, не потратила на нее больше времени. Но прошел один день, потом другой, и я поймала себя на том, что без нужды все больше думаю о странности всей этой истории: об одиночестве Бек в этом коттедже, об ужасной и безжалостной природе ее болезни, о смятении, которое должно было охватить ее в самом конце.

Коттедж, когда я осталась в нем одна, казалось, пропитан всем этим, окутан страхом и безнадежностью настолько, что мне часто приходилось выходить, было жутко.

Я стала понимать, что призраки – это просто запоздалое понимание.

В конце концов я признала поражение. Сказала себе, что работа по каталогизации архива Бек пойдет быстрее в Лодноне, где все привычное у меня под рукой. Я договорилась об уборке дома, как мы и решили с Беном, два дня лихорадочно паковала бумаги Бек и заворачивала холсты на подрамниках в пленку с воздушными пузырьками.

Что я могу сказать о том последнем, что сделала перед отъездом? Вероятно, обычно такие действия называют безумными. Видимо, я не настолько рациональна, как думала.