Новые страхи

– Конечно, использовал. Я попал к нему в пятнадцать лет. Я был глиной, из которой он мог лепить все, что хотел. Ему было сорок. – Меня до сих пор бросало в дрожь от воспоминания о силе его рук, его воли. – Двадцать пять лет, дорогая, это слишком долгий срок. У меня не было шансов.

– Такая же разница в возрасте между тобой и Джошем, – сказала она, глядя на меня чуть искоса.

– И между мною и тобой. Но ты никогда не была глиной. Мы об этом позаботились. К пятнадцати годам ты была, как заточенная сталь. Что же касается Джоша… Я не знал его в пятнадцатилетнем возрасте. Он явился ко мне уже вполне сформировавшимся человеком. – Ему было полных двадцать лет, как и ей, почему она и проглотила эту ложь, чистосердечно считая ее истиной.

Она кивнула и поднялась с места, чтобы продолжить путь. Протянула мне руку, не желая идти без меня.

– Подожди еще, – сказал я, улыбаясь, и привалился к стене овчарни. – Смеркается. Скоро поднимется шум.

Она поморгала, с опаской глядя в пустое небо.

– О, они все еще здесь?

– Не все. Но в этом году Пасха рано, они не все улетели. Но оставшихся достаточно, чтобы поднять шум.

– О, здорово…

Она села на стену рядом со мной, и мы смотрели на небо, на море, на лодки и на горизонт, пока они не появились.

С октября до апреля на прибрежных утесах и вдали от моря, на крышах церквей и на перемычках над окнами баров, на каждом дереве собираются в огромных количествах скворцы. Днем они разлетаются небольшими стайками в поисках корма, но с заходом солнца собираются, кружатся и выписывают в воздухе удивительные фигуры. «Роятся», этому слову научил меня Брюс. «Шумное небо», когда-то назвала это явление маленькая Роуан. Нам это было на руку: шум в трех измерениях, создаваемый далеко не случайными силами. Белый шум, исходящий в мир, имеющий форму, сущность и название.

Мы следили за его порождением, видели, как небо складывается в полотна, в кривые и углы, во взрывы звука и тени, придававшие на мгновение твердость ветру, как будто намечали его текучие границы.

Человеку свойственно искать осмысленные формы в случайном, придавать значение несущественному. У нас для этого даже есть специальное слово. Мы видим знакомые формы в облаках и называем это явление парейдолией, как будто понимаем его. Как будто тут есть что понимать.

Если я видел лица, одно лицо, повторяющееся снова, снова и снова, – что ж, меня в этом никто не упрекнет. Кроме того, я не чувствовал нужды говорить, что я вижу, пока не спросил ее.

Наконец стало темнеть, и птицы распределились менее плотно, их стаи ныряли так и эдак, разделялись на части. Мы поднялись, Роуан, молча, взяла меня под руку, и мы пошли. Вот и край утеса.

– Осторожно, – сказал я, высвобождая руку и ведя Роуан позади себя. – Совет не предпринял ничего, чтобы сделать эту тропинку безопасней, а утес по-прежнему крошится.

– Конечно крошится. И не перестанет оттого только, что приходской совет считает это неудобным. Или дорогим. Я пойду за тобой след в след. – Она положила обе руки мне на плечи. Когда она была маленькая, мы так спускались: я ставил ее впереди и направлял, держал крепко и думал, как она хрупка и сильна. Она могла пережить все лодки, остававшиеся в моем дворе, а я отлично знал, как хорошо они сделаны.

Мы спускались все ниже и ниже и наконец пришли к месту, где тропинка выходила на пляж. Если это можно назвать пляжем. Больше залитых водой углублений в скалах, чем песка. Больше голой скальной породы, чем чего-либо другого. Во время прилива между стеной утеса и водой – голая скальная порода, которая во время сизигия целиком уходит под воду. Туристы едут к другой стороне залива, вот там широкие пляжи, кафе и магазины. Нашу тропинку вниз изредка находят любители пеших походов, но только самые целеустремленные из них.

Мне это было на руку, потому что в конце пляжа на спорной территории, где река впадает в море, находился мой лодочный двор. Официальный вход с другой стороны, по берегу реки. Тот, кто подходит со стороны пляжа, видит забор из дерева и рифленого железа, который тянется от утеса до самой воды. Ворота сначала можно не заметить, как и весь забор, они сделаны из дерева и железа и выкрашены дегтем. Неброское черное на черном, в пятнах соли.

Тропинка здесь протоптана не лучше, чем на пастбище. Что коровы достигли наверху, то же самое внизу сделали приливы и отливы. Лужи меняли свое положение, море выбрасывало новые водоросли, тогда как старые уносило. Всякий раз даже я ходил по-разному, ступая с песка на камень и снова на песок. Роуан прыгала, чертыхалась и хихикала, поскальзывалась, вскрикивала, наконец, вытащила ногу из сапога, оставив его в трещине между камнями. Отмахивалась от меня, когда я пришел ей на помощь, но затем схватила мою руку. Не могла решить, прижаться ли ко мне, держать ли мою руку подальше от себя или оттолкнуть меня вовсе.

– Сядешь на спину, – безразличным тоном предложил я.

– Хм, да. Пожалуйста…