Новые страхи

Алиса взяла цилиндр у мистера Коля. Он пульсировал у нее в руке, как шелковый мешочек, в который самка паука отложила яйца. И в этот момент она вспомнила, что сказал ей Солтер:

– Оно возвращается.

Она улыбнулась и насадила цилиндр на ось.

Скел и Хати появились под конец девятого цилиндра. К этому времени мистер Коль смирился со своей ролью в ритуале и даже не кричал, когда они рвали его на куски. Кровь забрызгала все вокруг, трудно было представить, что в таком маленьком человеке ее столько. Алисе пришлось обтереть десятый цилиндр о свою блузку прежде, чем поставить его на археофон, но даже и тогда игла перескочила, и пришлось начать воспроизведение сначала.

Пожар начался сам собой, когда стали проигрывать двенадцатый, последний, цилиндр.

Алиса шла по следу собак на снегу. Особняк был освещен, как на Рождество. Она видела исходящее от него свечение задолго до того, как поднялась на последний холм и взглянула с него на массивное деревянное сооружение.

В проеме парадной двери стояла освещенная сзади фигура.

Алиса засмеялась. Она смеялась так, как не смеялась уже много лет, возможно, с самого детства, прошедшего в том крошечном сером домике до того, как разочарование изменило ее. Ее поразило, до чего весело, что вся пустота, и тоска, и ложь себе, и беспокойство – все это лишь тень, упавшая на плодородную землю, облако, закрывшее солнце. Она чувствовала, как шевелятся ее истинные корни, готовясь прорасти через замерзшую землю ее бытия.

Алиса стряхнула свою старую жизнь, как нитку паутины с рукава. Сердце ее радостно билось, когда она ступила на покрытый снегом склон, направляясь к фигуре, стоявшей в дверях.

Она услышала, как раздвинулись двери лифта сразу за опушкой леса. Рафаэль комически ахнул, и это было слышно даже и на таком расстоянии, здесь, за деревьями. Алиса знала, что Хастингс с ним, она чувствовала ужас старика. Вероятно, он ожидал новой эры, надеялся, что она будет чуть менее…

Дикой.

Она улыбнулась.

– Алиса! – крикнул Рафаэль. – Ты здесь?

– Нет, – тихо сказала она и проследила за вибрацией их страха до опушки леса, где эта пара стояла на полированном полу с широко раскрытыми ртами, не в силах принять открывшуюся перед ними картину, простиравшуюся до высокого куполообразного потолка.

Скел и Хати, крадучись, вышли из-за деревьев к своему хозяину, остановились и покорно сели по обе стороны от нее.

Хастингс попятился назад, подальше от собак, прочь от деревьев, в сторону открытых дверей лифта. Рафаэль сделал шаг к ней и протянул вперед руку.

– Давайте, мисс, давайте вызволим вас отсюда, – сказал он.

Она улыбнулась, раскрыла рот и словом вернула существование первобытному лесу.

Все еще говорит Рэмси Кэмпбелл

Едва я открыл дверь «Жабьего грота», я увидел Даниэля. Я думал, что приду в бар раньше и выпью, ожидая его, но он сидел у стойки спиной ко мне и говорил по телефону. Я шел по выцветшему ковру между крепкими старыми – им лет по десять, не меньше, – столами с ожогами от сигарет, и тут он меня заметил.

– А теперь до свидания, любовь моя, – прошептал он, встал и убрал телефон в карман.

– Судя по виду, ты готов выпить.

Это было наше обычное приветствие, но, как мне показалось, он надеялся, что я не слышал других его слов. От неловкости я попробовал пошутить:

– Что пьем сегодня?

– Мамино лекарство, – сказал он и указал на свою кружку. – Вовсе не такая моча, как может показаться.

– Это то, что доктор прописал, верно?

– То, что прописывает этот доктор.

Мы и раньше разыгрывали такой диалог, но сейчас он получился очень уж отрепетированным.

– Попробую составить о нем независимое суждение, – сказал я, чтобы положить этому конец.

Он принес мне кружку с шапкой пены, пиво показалось вкусным. Мы всегда пробовали эль для гостей, а потом обычно переходили на наше любимое. Даниэль сделал мужественный глоток и утер пену с поросшей щетиной верхней губы. За последние несколько месяцев он стал не так пухл, как прежде, но кожа обвисала, отставала от него, так что его округлое лицо напоминало мне воздушный шарик, оставшийся после вечеринки, морщинистый, но сохраняющий неизменную улыбку, которая могла бы означать просьбу.

– Задай мне вопрос, Билл, – сказал он, продолжая улыбаться.

– Как поживаешь?

– Я бы предпочел забыть об этом, если позволишь. Повидал я коллег, у которых умирали пациенты, но тут совсем другое. – Даниэль раскрыл глаза еще шире, что выглядело как призыв остановить мгновение, если не поднявшуюся из желудка жидкость. – Работа сейчас помогает, – сказал он, – но я думал, ты не об этом спросишь.

– Лучше сам скажи, о чем надо было спросить.

– Тебе, наверно, интересно знать, с кем это я говорил, когда ты вошел?

– Честно говоря, Даниэль, это не мое дело. Если нашел кого-то…

– Думаешь, я так быстро найду другую? Или думаешь, уже нашел?

– Извини за предположение. Я, наверно, ослышался.

– Вряд ли. Вероятно, ты пропустил очевидное. – И, сжалившись надо мной, Даниэль сказал: – Я говорил с Дороти, Билл.

Я подумал, что это было далеко не очевидно, но промолчал и занялся пивом.