Конечно, исследователи в курсе экономического давления из-за существующих открытий и более строгих законов, но именно в лабораториях эти запутанные проблемы накладываются на безудержное технологическое давление новых изобретений. Богатые фармацевтические компании не в силах сопротивляться непреодолимому желанию отдать решение своих проблем на откуп самым новым и эффективным технологиям. Как говорится в одном отчете, «автоматизация, систематизация и измерение процессов сработали в других отраслях. Зачем группе химиков и биологов неизвестно сколько времени ковыряться методом проб и ошибок, когда можно быстро и эффективно проверять миллионы вариантов, сравнивать с найденными генами, а затем просто повторять тот же производственный процесс для каждой следующей цели?»(24)
С другой стороны, именно в лаборатории ограничения такого подхода становятся совершенно очевидными. Высокопроизводительный скрининг ускорил, а не ослабил действие закона Рума. И некоторые начинают подозревать, что осуществляемый людьми хаотичный эмпирический поиск на самом деле может быть более, а не менее эффективным, чем машинные вычисления. Возможно, закон Рума упорядочил и подтвердил данными то, что многие ведущие ученые говорили уже в течение некоторого времени.
В 1974 году, выступая перед Комитетом по науке и астронавтике США, австрийский биохимик Эрвин Чаргафф посетовал: «Теперь, когда я прохожу по лаборатории… там все сидят перед одними и теми же высокоскоростными центрифугами или сцинтилляционными счетчиками, создавая одни и те же суперпозиционные графики. Почти не осталось места для немаловажной игры научного воображения»(25). Он также прояснил связь между чрезмерным доверием к автоматическим устройствам и вызвавшим его экономическим давлением: «Человек играющий уступил место серьезности корпоративных финансов». В результате, как сказал Чаргафф, «пелена однообразия заволокла ранее самую оживленную и самую привлекательную из всех научных профессий». Такие настроения вряд ли оригинальны, в целом, они повторяют критику технологического вмешательства в восприятие человека, будь то телевидение или видеоигры, с той разницей, что вычислительная фармакология создает эмпирический массив данных, свидетельствующих о ее собственной несостоятельности – машина на своем языке ведет хронику своей же неэффективности.
Чтобы ясно понять, чем это чревато, необходимо отказаться от однозначных оценок технологического прогресса и признать серые области мышления и понимания. Теперь, когда мы осознали, что полностью механический подход ошибочен, как нам снова вовлечь «человека играющего» в научные исследования? Один из ответов можно найти в другой лаборатории, в другом чудовищно сложном наборе экспериментального оборудования, которое собрано, чтобы раскрыть секреты ядерного синтеза.
Один из святых Граалей научных исследований, ядерный синтез, обещает почти безграничную чистую энергию, способную обеспечить функционирование целых городов и запустить космические ракеты всего на нескольких граммах топлива. Такую энергию заведомо трудно получить. Несмотря на то, что строительство экспериментальных реакторов началось в 1940-х годах и развитие этой научной области никогда не стояло на месте, ни один проект так и не произвел положительную чистую энергию, то есть не выработал большей мощности, чем требуется для запуска реакции термоядерного синтеза. Единственными рукотворными реакциями термоядерного синтеза, которым когда-либо удалось произвести больше энергии, чем было затрачено на их запуск, была серия термоядерных испытаний «Операция Касл» на Маршалловых островах в 1950-х годах. Последующее предложение генерировать энергию путем взрыва водородных бомб в пещерах глубоко под землей на юго-западе Америки было отвергнуто, когда выяснилось, что создание достаточного количества бомб для непрерывной генерации энергии обойдется слишком дорого.