11 сентября 2001 года в нижней части экрана по время выпусков новостей, сначала на канале
Американский физик и информатик Дуглас Хофштадтер в 1964 году ввел термин «параноидальный стиль», который, по его мнению, характеризует американскую политику. Ссылаясь на множество примеров, начиная от масонской и антикатолической паники в 1800-х годах до утверждений сенатора Джо Маккарти о заговоре правительства на высоком уровне в 1950-х годах, Хофштадтер обрисовал в общих чертах историю отчуждения, то есть представления невидимого врага как «олицетворения злого умысла, своего рода аморального сверхчеловека – зловещего, вездесущего, могущественного, жестокого, чувственного, любящего роскошь»(29). Наиболее распространенным атрибутом этого врага является его всевластие: «В отличие от нас враг не попадает в жернова истории, будучи жертвой собственного прошлого, своих желаний, своих ограничений. Он повелевает, вернее, сам создает механизм истории либо пытается воспрепятствовать нормальному ходу истории». Короче говоря, враг – это тот, кто возвышается над перипетиями настоящего, кто схватывает ситуацию во всей ее сложности и способен манипулировать ею так, как не умеют остальные. Теории заговора – крайнее прибежище бессильных, пытающихся вообразить, что значит быть могущественным.
Эту тему подхватил американский литературный критик и теоретик марксизма Фредрик Джеймисон, когда написал, что заговор – «прибежище бедняков в эпоху постмодерна, тщетная попытка отразить логику капитала»(30). Сложность окружает нас во всем, что для историка-марксиста является символом повсеместного разобщения, порождаемого капитализмом, и каким бы возмущенным ни был человек, он прибегает ко все более упрощенным повествованиям и историям, чтобы восстановить хотя бы видимость контроля над ситуацией. Чтобы объяснить технологически развивающийся и ускоряющийся мир, который все дальше и дальше уходит от простоты, заговор неизбежно должен стать более причудливым, запутанным и жестоким.
Хофштадтер выделил еще один ключевой аспект параноидального стиля: отражение в нем собственных желаний субъекта. «Трудно отказаться от вывода, что этот враг во многих отношениях является проекцией нас самих; ему приписываются как идеальные, так и неприемлемые аспекты личности»(31). Сама идея химиотрасс застревает у нас в голове, становится бессознательным, но устойчивым проявлением более широкого экологического бедствия. Мой друг однажды рассказывал, как летел в отпуск на одном из самолетов, на которых среди ночи депортируют беженцев; адепты теории химиотрасс делают видео «химических распылений» с не менее пагубных для атмосферы самолетов, на которых сами же совершают путешествия. Сложная ситуация, в какой все мы находимся, замкнута – в ней нет ничего «внешнего», нет точки зрения «со стороны», которая могла бы всех объединить. Нас опутала Всемирная сеть, она несет информацию, просвещает нас о бессчетном числе точек зрения, но вместе с тем дезориентирует.