– Ты давно вернулся в строй, Рой? Можешь не отвечать, если неприятно вспоминать. Не успел я сюда перевестись, тут только и было разговоров, что о твоем ранении. Не думаю, чтоб многим удавалось выкарабкаться после того, как они получали в живот такой заряд дроби.
– Да, удавалось немногим.
– По-моему, ты терпеть не можешь об этом рассказывать.
– Не то чтобы терпеть не могу, просто осточертели все эти разговоры. За пять месяцев, что я сидел за конторкой и плевал в потолок, единственной моей обязанностью было пересказывать эту долбаную историю каждому встречному-поперечному. Тысячу раз объяснял всякому любопытному полицейскому, как же меня угораздило так оплошать и подставить кишки под целый пуд черных шариков. Мне попросту осточертело. И если ты не настаиваешь...
– Ох, да нет же, Рой. Я тебя прекрасно понимаю. Ну а сейчас-то, сейчас с тобой все о'кей? То есть, я хочу сказать, что, если тебе вздумается когда-нибудь передохнуть, я с удовольствием не только сяду за руль, но заодно поведу и всю документацию.
– Со мной все о'кей, Дьюгэн, – засмеялся Рой. – На прошлой неделе я сыграл три игры в гандбол, в настоящий гандбол, а не в какие-то там поддавки. Физически со мной все в полном ажуре.
– По мне, я просто счастлив, что рядом такой опытный напарник, прошедший и огонь и воду... Случается, я задаю слишком много вопросов, так это оттого, что порой мне в одиночку бывает не совладать с огромной ирландской пастью, что у меня под носом.
– Ладно-ладно, напарник, – улыбнулся Рой.
– Когда пожелаешь, чтоб я заткнулся, просто обмолвись словечком и...
– Ладно, напарник.
– Двенадцать-А-Девять, Двенадцать-А-Девять, ищите женщину, рапорт четыре-пять-девять, южная Вермонт-авеню, восемьдесят-три-двадцать-девять, квартира "Б" – «Базар».
– Двенадцать-А-Девять, вас понял, – сказал Дьюгэн, и Рой свернул в расчерченный смогом оранжево-красный закат и неторопливо направился по нужному адресу.
– Раньше, еще на гражданке, я считал, что большинство ограблений происходит по ночам, – сказал Дьюгэн. – А теперь думаю, что львиная доля приходится на дневное время, когда никого нет дома.
– Так и есть, – сказал Рой.
– Мало кто из воришек решается залезть в квартирку, набитую народом, верно?
– Слишком опасно, – подтвердил Рой, закуривая сигарету, теперь, когда стало прохладнее, вкус ее оказался приятней, чем у предыдущей.
– Хотел бы я прищемить хвост какому-нибудь наглому воришке. Может, сегодня повезет?
– Может быть, – ответил Рой, сворачивая с Флоранс на Вермонт-авеню.
– Собираюсь продолжить учебу, – сказал Дьюгэн. – С тех пор как демобилизовался из флота, я спихнул несколько зачетов, но теперь всерьез возьмусь за ум, а как получу диплом, подамся в полицейскую науку. Сам-то ты учишься, Рой?
– Нет.
– И никогда не учился?
– Прежде – да.
– А как с дипломом? Есть хороший задел?
– Зачетов двадцать.
– И все? Потрясающе. На этот семестр запишешься?
– Слишком поздно.
– Но заканчивать ты все же намерен?
– Ну конечно, – сказал Рой, и снова у него в желудке вспыхнул костер, затем подступила тошнота. Несварение всегда теперь вызывало приступы тошноты. На желудок уже надежды нету, думал он, а тут еще этот новичок с горящими глазами. От его занудства меня скоро понос прихватит. И эта невинность. От нее же рехнуться можно...
Ничего, это у него пройдет, размышлял Рой. Не вдруг, но постепенно.
Время, главный воришка, понемногу, каплю за каплей, выцедит из души всю невинность; вот так же таскает сова из гнезда птенца за птенцом, покуда оно, гнездо, не захлебнется ужасом в собственной пустоте.
– Похоже, напарник, приехали, – сказал Дьюгэн, надевая фуражку и распахивая дверцу прежде еще, чем Рой затормозил.
– Хотя бы дождись, когда колеса остановятся, – сказал Рой. – Мне вовсе не хочется, чтобы ты ломал себе ногу. Куда спешить? Обычный вызов по рапорту.
– Прости, – улыбнулся, краснея, Дьюгэн.
Квартира была расположена под самой крышей в глубине дома. Подражая Роевой привычке, днищем фонарика Дьюгэн легонько постучал по двери.