Новые центурионы

– Негодяи, – тихо молвила та.

Почему она не переедет, размышлял Рой. Почему не переедет дальше на запад, к границе этого черного округа? Если и не выберется из него, так хоть жила бы не в таком «веселеньком» месте; на окраине преступность пониже. А впрочем, какого дьявола, сказал он себе. Какого дьявола, если и там есть грабители, а влезь к ней ночью в окно какой-нибудь белый псих – чем оно лучше – быть придушенной в собственной постели? От зла не спрячешься. Ему не страшны никакие барьеры, включая и расовые.

– Порядочно у вас уйдет времени, чтобы восстановить убытки, – сказал Рой.

– Это уж как пить дать, – сказала она и отвернулась, застеснявшись выступивших слез, блеском увлажнивших тяжелую бахрому ресниц. – Хотите кофе?

– Очень, – сказал Рой, радуясь тому, что Дьюгэн по-прежнему роется в спальне. Наблюдая за тем, как она идет от плиты к шкафу, он думал: может, мне и стоило бы... Может, не все еще животные утехи утрачены для меня навсегда...

– А себе я сделаю покрепче, – сказала она, протягивая ему на блюдце чашку с золотым ободком, кувшинчик со сливками и сахарницу. Потом возвратилась к шкафу, достала непочатую бутылку канадского бурбона, распечатала ее и щедро плеснула в свой кофе. – Никогда не пью в одиночестве, – сказала она, – но сегодня, пожалуй, напьюсь. Погано себя чувствую!

Блуждая глазами, переводя их с девушки на бутылку и обратно, Рой втолковывал себе, что покамест он вне опасности. Пьет он только потому, что ему нравится пить, и потому, что ему нужно расслабиться, и уж если выпивка для его желудка совсем не бальзам, то целебные свойства виски-транквилизатора с лихвой компенсируют приносимый ему вред. По крайней мере он не сходит с ума по наркотикам. А увлечься ими в больнице было легче легкого. Так оно и случается с множеством из тех, кто месяцами страдает от болючих ран и держится на одних лишь медицинских препаратах.

Но во время работы он может и не пить. Он знал, что мог бы. Но ведь он никому не вредит... К тому же от нескольких унций виски у него и мозги лучше варят, и пока ни одному напарнику в голову не приходило, что он прикладывается к бутылке. А малышу Дьюгэну – так меньше всех.

– Не будь я на дежурстве, я бы тоже к вам присоединился, – сказал Рой.

– Какая жалость, – произнесла она, не поднимая глаз. Отпила глоток, состроила гримасу, но тут же глотнула опять, решительней прежнего.

– Не будь я на дежурстве, я бы не позволил вам пить в одиночку, – сказал он и встретил ее взгляд. Она отвернулась и, ничего не ответив, снова отхлебнула кофе.

– Может, начнем составлять рапорт? – спросил Дьюгэн, возвращаясь в гостиную. – Там есть шкатулка из-под драгоценностей да кое-что еще, возможно, на них имеются четкие отпечатки. Я сложил их в углу. Не сегодня, так завтра приедет наш специалист и снимет следы с шифоньера и всего остального.

– Завтра меня здесь не будет. Днем я работаю.

– Ну, если он не слишком занят, может, вырвется к вам и сегодня, – сказал Дьюгэн.

– Вырвется. Я о том позабочусь. Скажу, что вы мой близкий друг, – вставил Рой, и она опять на него посмотрела. Взгляд ее ничего не выражал.

– Что ж, тогда займемся составлением рапорта, мэм, – сказал Дьюгэн. – Могу я узнать ваше имя?

– Лаура Хант, – сказала она, но на этот раз Рою показалось, что в ее глазах что-то мелькнуло.

На обратном пути в участок Рой начал нервничать. В последнее время это случается с ним куда реже, внушал он себе. Да и трясет его совсем не так скверно, как прежде, когда он несколько месяцев торчал за конторкой.

Скверно было тогда. Периодически боль возвращалась, пошаливали нервишки.

Бутылку он держал в багажнике своей машины и совершал частые прогулки к автостоянке. Он мучился подозрениями, что лейтенант Кроу, их дежурный командир, о чем-то догадывается, однако Роя никто никогда ни о чем таком не расспрашивал. Впрочем, он и не переусердствовал. Пил ровно столько, сколько необходимо было для того, чтобы расслабиться, смягчить, задобрить боль и бороться с депрессией. Лишь дважды он сорвался, не в силах дотянуть до конца смены. В таких случаях он притворялся больным – «приступ тошноты», объяснял он, – а потом отправлялся в свою одинокую квартирку, тщательно следя за тем, чтобы стрелка спидометра не скакнула за отметку в тридцать пять миль, и сосредоточив взгляд на скользкой, неуловимой белой линии, бегущей вдоль шоссе. Ну а сейчас, когда он снова сидит в дежурной машине, сейчас ему куда как легче. Легче во всем. И хорошо, здорово, что он вернулся в прежнюю квартиру.