Новые центурионы

– Он откроет, – сказала женщина. Огромный живот распирал по швам бесформенное черное платье. Босиком она зашлепала в конец неприбранного коридора к запертой двери. – Нахо, – позвала она. – Нахо! Открой! Уж такой упрямец, – сказала она, оборачиваясь к двум полицейским. – Игнасио, немедленно открой!

Видать, давно не лупила своего Нахо по заднице, решил Серж. Пожалуй, что и никогда. Если здесь и жил когда-нибудь настоящий отец, он тоже не слишком утруждал себя подобной работой. Я бы не осмелился вот так же ослушаться матери, подумал Серж. Она вырастила нас практически сама, без отца. А в доме всегда было опрятно и чисто, не то что тут, сплошная грязь.

Мать работала не покладая рук, и очень хорошо, что работала: если б в те дни раздавали подачки так же щедро, как сейчас, скорее всего, они бы тоже привыкли их получать, кто ж откажется от денег!

– Ну хватит, Нахо, открывай, кончай дурачиться, – сказал Мильтон. – Да поторопись! Мы не намерены торчать здесь ночь напролет.

Щеколду откинули, и дверь отворил коренастый, голый по пояс парнишка лет шестнадцати. Поворотившись к ним спиной, он прошел через всю комнату к плетеному стулу, на котором, по-видимому, и сидел все это время. К голове он прикладывал испачканное махровое полотенце, между пальцами на руках засохла кровавая корка и чернели разводы от машинного масла.

– Так что с тобой стряслось? – спросил Мильтон, входя в комнату и поднимая настольную лампу, проверяя, что там у мальчишки с головой.

– Упал, – ответил тот, угрюмо взглянув сперва на Мильтона, а потом на Сержа. От взгляда, брошенного им на мать, Серж пришел в бешенство.

Вытряхнув из пачки сигарету, он закурил.

– Послушай-ка, мы здесь не затем, чтоб выяснять, заболеешь ты столбняком или нет, – сказал Мильтон. – И если ты желаешь оставаться дураком и позволяешь шайке пускать себя на бифштекс – нам плевать, как плевать на то, хочешь ты или нет подыхать на улице, как какой-нибудь болван. Это твое дело. Но советую пораскинуть мозгами. Мы даем тебе на это целых две минуты, решай: или ты дозволишь отвезти себя в больницу, где тебе зашьют башку, и расскажешь, что произошло; или предпочтешь улечься спать, а наутро проснуться с гангреной на извилинах. Чтобы убить человека, этой заразе обычно хватает трех часов. Я и то вижу, что твоя рана уже начала покрываться зелеными хлопьями. Верный признак.

Мгновение парнишка, словно буйвол, глядел на Мильтона без всякого выражения на лице.

– Ладно, вы так и так можете потащить меня в больницу, – сказал он, срывая со спинки кровати измазанную тенниску.

– Так что стряслось? «Рыжие» стали твоими должниками? – спросил Мильтон, поворачиваясь боком, чтобы спуститься по узкой скрипучей лестнице заодно с Нахо.

– А обратно его привезете? – спросила женщина.

– Мы доставим его в приемное отделение линкольн-хайтской больницы, – ответил Серж. – А вот забирать его оттуда придется вам самой.

– Но у меня нет машины, – сказала женщина. – И полон дом детей. Может, удастся уговорить Ральфа, соседа. Обождите минутку.

– Мы вернем вам его, как только его подлатают, – сказал Мильтон.

Такие вот штучки и выводили Сержа из себя в каждое его ночное дежурство с Мильтоном. Они вовсе не обязаны подвозить кого-либо домой из больницы, тюрьмы или откуда бы ни было еще, мало ли куда они кого отвозят!

Полицейские машины совершают рейсы только в одну сторону. Неужто в эту субботнюю ночь нет дел повеселей, чем быть нянькой у этого малолетки!

Мильтону и в голову не придет спросить, чем предпочитаю заняться я, подумал Серж. Да проходи я и десять лет в полицейской форме, я останусь для него лишь безликим синим пятном. И потом, с такого рода людьми всегда одно и то же: кто-то должен за них выполнять их дурацкие прихоти.

– Не пройдет и часа, как он снова будет здесь, – сказал Мильтон запыхавшейся женщине, громадный живот которой покоился теперь на шатких перилах. Преодолевать вниз всю лестницу она явно не собиралась.

Повернувшись к выходу, Серж увидел над дверным проемом в нижней гостиной две – восемь дюймов на четыре – карточки с изображением святых:

Богоматери из Гваделупы и Блаженного Мартина де Порреса. По центру висела еще одна – покрупнее. На ней была изображена золотисто-зеленая подкова, покрытая блестками и окаймленная клеверными четырехлистниками.

Как оно и полагалось члену мексиканской шайки, Нахо решительно шагнул вперед. Пока они шли через двор, Серж не спускал с него глаз, а потому поначалу не заметил машины, медленно курсировавшей по улице с погашенными фарами. Когда же она приблизилась, он принял ее сперва за вышедший на утреннюю смену автомобиль полицейского патруля и лишь затем разглядел в нем зеленый перламутровый «шевроле». На едва высовывавшиеся из-за подрамников головы – было их четыре или пять – мозг отреагировал мгновенно, как автомат: сиденья сняты, похоже на бандову тачку.