Новые волны

Смеркалось, и Нина не собиралась упускать ни лучика из остатков дня. Мы были недалеко от Брайант-парка. Могли прогуляться туда. Нина шла быстро, пробираясь сквозь толпу с грациозной агрессией, которой владеют лишь коренные ньюйоркцы. («Родилась и выросла», – сообщила она.) Она срывалась переходить улицу, когда еще не горел зеленый свет, совершенно не опасаясь летящих такси. Минимум дважды по дороге к Брайант-парку я думал, что погибну. Но Нина уложила двадцать минут пути в десять.

В Брайант-парке, как всегда, были толпы туристов. Нина окинула его хищным взором, заметила пустую скамейку и немедленно помчалась к ней, дернув меня за собой.

– Тебе нравится работать в «Фантоме»? – спросила она, когда мы сели.

– Ну, это работа.

– Но ты испытываешь удовлетворение?

– Никогда не испытывал «удовлетворение» на работе.

– Мои родители – профессора, историки. Сразу после университета они поступили в аспирантуру, там и познакомились. Они всегда занимались только наукой и всегда казались удовлетворенными – эмоционально, духовно. – Нина выдохнула. – Не знаю, как им это удается.

– А ты хорошо училась?

– На «отлично», – ответила Нина. Она сгорбилась на скамейке. – Но хорошо знать предмет еще не значит любить его.

Был теплый летний день, но когда солнце скрылось, подул легкий прохладный ветерок. Нина вдруг вздрогнула, почти яростно, и инстинктивно я положил руку ей на плечо и спросил, все ли хорошо. Конечно, все было нормально. Кожа у нее была мягкой, гладкой. Я чувствовал, как по плечу у нее побежали мурашки.

– Ты… что, обнимаешь меня?

– О, прости?

– Я думала, ты собираешься меня поцеловать?

– О. – Я отодвинулся. – А надо?

– Наверно, нет? Ты ведь мой начальник и все такое?

– Да, верно?

Все наши слова звучали с вопросительной интонацией.

– Будем поддерживать профессиональные отношения? – уточнила Нина.

– Наверно?

Я думал, что все же стоит ее поцеловать. Но в тот момент, хоть и краткий, но длившийся очень долго, я вспомнил про Джилл. И мы попрощались по-нью-йоркски, спросив друг дружку: «Тебе на какую линию?» Нам обоим нужна была ветка N. Нина направлялась на юг Манхэттена, а я куда подальше.

– Мы уже получаем треть верных ответов, – объявил Эмиль гордо на одной из планерок. – Знаю, предстоит еще много работы, но такими темпами, думаю, мы сможем достичь пятидесяти процентов через два месяца.

Он говорил об успехах своего алгоритма. Когда мы с Брэндоном начали каждую неделю сверять алгоритм с результатами службы поддержки, Эмиль часто конфузился, поскольку мало чем мог похвастаться. Но спустя несколько недель он стал потихоньку продвигаться вперед. Внезапно алгоритм показал 32 % успешных угадываний.

– Два месяца – это слишком долго. Каждый день мы платим команде из двадцати с лишним человек. Мы теряем деньги, – сказал Брэндон. – У тебя месяц, чтобы разобраться во всем.

Умом я понимал, что моя команда соревнуется против системы модерации Эмиля, которая со временем будет становиться только лучше. Однако первые результаты убедили меня, что у меня еще месяцы – может, даже год, – прежде чем она начнет поспевать за нами.

Эмиль, сияя, вышел из комнаты с ноутбуком под мышкой.

– Лукас, задержись. – Брэндон похлопал меня по плечу. – Мне жаль, что Эмиль продвигается так медленно.

Я хотел ответить, что все хорошо. Вообще-то, если бы Эмиль решил не продвигаться дальше, я был бы вполне счастлив.

– Знаю, тебе трудно, – продолжал он. – Вряд ли тебе доставляет удовольствие управлять такой толпой там, внизу. Но ты отлично справляешься.

Я поблагодарил Брэндона за похвалу и вернулся на этаж службы поддержки. В зале было тихо, разве что модераторы усердно стучали по клавишам, почти все сидели в наушниках. Я знал, что служба поддержки не в приоритете, но никогда не сознавал, насколько это временное место. Никаких украшений, даже растений. Я едва знал большинство нанятых мною людей, но подумал о том, что у них у всех есть счета и аренда, которые нужно оплачивать. И я за них отвечал.

Тем вечером я опоздал на встречу с Джилл в баре из-за задержки поезда в метро и обнаружил ее за столиком играющей в телефоне. Она жестом дала понять, что хочет показать мне что-то. Я подсел к ней на диван.

– Настоящая зараза, – сказала она. – Не могу прекратить играть.

Это была игра-головоломка. Решетка ярко расцвеченных блоков – при близком рассмотрении разные виды конфет, которые требовалось перемещать, чтобы собирать по три. Простая задумка, сложная в исполнении. Джилл дала мне попробовать. Она дошла до 67-го уровня. Я спросил, сколько тут уровней, и она пожала плечами, будто игра может продолжаться бесконечно и ей это неважно. Игра одновременно сводила с ума и радовала – какая-то идеальная алхимия приятных цветов и звуков, маскирующих систему, основанную на эксплуатации самой сильной склонности человеческого мозга к зависимости. Гениально.

– Мне стыдно, сколько времени я убила на это. И особенно стыдно за то, что я трачу деньги, лишь бы продолжать играть.

Тыкаясь в конфеты, я вспомнил кое-что.