Новый Белкин (сборник)

А вот и устроители. Если помним, они, обеспечив все это великолепие, скромно и безоговорочно удалились, не нарушая иерархии младших и старших – а попросту не мешали Йовите и ее другу, потому что так было заведено. Сейчас они – Урмас, Таавет и Кайа – ловко ставят пустые бутылки в те же ящики, в коих те были принесены, – и производят прочие четкие действия – сначала по демонтажу сказочного терема – затем, step by step, по монтажу гаража. Через полчаса, когда к этому месту подходят родители, конверсия полностью завершена. Притом без следов. Мне это напоминает японскую сказку, когда путник ночью попадал в дом лисиц, а на другой день ничего подобного в том месте не обнаруживал.

Такое же чудо, через много лет, я увидела в Швеции. Это была моя первая поездка за рубеж. Я приехала на книжную ярмарку в Гетеборг, и меня привели в огромный ангар, сказав, что ярмарка будет здесь. Я подумала, что устроители ошиблись с датой моего приезда: ангар был абсолютно пуст. Мне стало ясно, что означенное пространство, с учетом размещения в нем сборно-разборных конструкций, передвижных установок, мебели, инженерного оборудования – придет в готовность к работе не раньше, чем через месяц – и я подивилась их, устроителей, головотяпству. А когда заглянула после обеда – не узнала этого пространства. Все было готово. Абсолютно все. Рабочие в сияющих небом комбинезонах, неторопливо переговариваясь, уже попивали кофе...

Что это я все про работу!.. В конце концов, человек сбегает из города не за этим. Он сбегает за свежим воздухом, тишиной и природой.

Прошу поверить мне на слово: первые два компонента – а именно: свежий воздух и тишина – на хуторе К. имелись, притом в огромных количествах. Что касается более овеществленной природы, то мне до смерти противно повторить сейчас то, что всегда, как дрессированные, передавали из уст в уста немногочисленные туристы, чудом проезжавшие эту чудесную местность.

Они именовали ее «эстонская Швейцария».

Скудость, заезженность – глаз, языков, сердец! Если учесть, что Швейцарию упомянутые паломники видели разве что в «Клубе кинопутешественников», то логичным было бы слово «швейцария» перевести в разряд нарицательных – так, чтобы им, как пояснил бы в данном случае словарь, могла именоваться «всякая не загаженную отходами быта и производства местность, представляющая собой вдобавок живописную комбинацию всхолмий, ручьев, озер, хвойных лесов, оврагов, долин». С другой стороны, в Швейцарии, как я могу догадываться, полно гор, но моря нет – а на хуторе К. дело обстояло самым противоположным образом. Так что это сравнение не выдерживает критики!

А кроме того... Если говорить о красоте, то есть, по сути, о любви... Я побывала во многих ярких, экзотических местах мира – и поняла, что есть любовь-тщеславие, любовь-престиж («вот я – на фоне кактусов, попугаев и зарослей чапараля») – и такую любовь может, вместе с туристическим буклетом, предоставить множество мест – а есть любовь-отрада, любовь-покой, и ее мне дарят только места, так или иначе сходные с тем, в котором я родилась. Эти места – country sides на берегах Балтики.

Вот о Балтике-то и пойдет речь.

Про лес я тоже не забыла, но описывать его не берусь, хотя к морю от хутора К. тропа шла именно лесом. Я слишком люблю это счастье и волшебство, лес, чтобы оскорбить его неизбежной неточностью. Последние, кто достойно справлялись с данной задачей, поумирали в первой половине двадцатого века. Так что повторю написанное раньше: лес был.

Море описывать проще. Объясню почему. Я вовсе не собираюсь, на манер Клода Моне, давать оттенки и полутона морской акватории. Я хочу, несколькими словами, попытаться обрисовать функцию Балтики – и не планетарную, а увы, ту, что оказалась загнанной в политические тиски.

В нормальной – или, как говорят, «приличной» – стране море зовется свободной стихией. И служит именно для преодоления человеком пространства. А я родилась на берегу залива, где население, так или иначе, грезило об одном: как бы сбежать в Финляндию? На лодке, в галоше, вплавь или вброд. Помимо известных технических сложностей, население от этих попыток останавливал закономерный вопрос: а существует ли эта Финляндия вообще? Или ее выдумали идеологи-экономисты, чтоб подороже загонять населению плавленый сыр «Виола»?

Балтика для меня, с самого моего детства, была границей. Именно границей – в самом грозном, стихийном, непреодолимом виде. Правила границы: до нее, то есть до берега, – можно, а дальше... А дальше нельзя, потому что дальше не существует ничего. А если существует кое-что, то в очень опасных формах – не говоря уж о содержании.

Море – рубеж.

Море – стена.

Море – конец всему.