А виновница их разговора уже несколько часов терялась в догадках, что же так задержало Пьера. Он мог покинуть дворец даже раньше её самой – сразу, как только служанки вышли бы из покоев, – но пока что в доме Сарики была лишь Доминик. Оставалось надеяться, что он просто заблудился в узких улочках или же решил пройтись по базару…
Но время шло, а он всё не появлялся, и она начала опасаться, что он попал в беду. Сарика пыталась её утешить, но тревога продолжала нарастать, и, не снимая чадры, Доминик выскочила на улицу. Там она замерла, присев неподалеку на камне, чтобы случайно не пропустить его приход.
Когда небо потемнело и открылась круглая луна, в сгустившимся мраке сквозь тишину стал пробиваться новый звук. Он постепенно приближался, но так осторожно, будто боялся разбудить эти улицы. Прислушавшись, Доминик поняла, что это конный топот. Похолодев от страшных подозрений, она пробежала несколько домов, и, свернув за угол, вжалась в тёмный каменный проём.
Через какое-то время она увидела далёкие огоньки. Приблизившись, они превратились в огни факелов, и на дороге замелькали тени. У дома Сарики остановилась конница и, спешившись, внутрь вошло несколько человек. Потом они вышли и отряд отправился обратно, но у дома осталась пара коней, потому Доминик не торопилась покидать укрытие. И не зря – вскоре на улицу выглянуло двое. Не собираясь уезжать, они немного потоптались у порога, скучно посматривая по сторонам, и вернулись внутрь. Очевидно, у Сарики они собирались провести всю ночь, если не дольше…
Убедившись, что дорога пуста, Доминик осторожно пересекла улочку и кинулась бежать. То, что Пьер сюда не придёт, она уже поняла.
Конечно, она не догадывалась о том, что он больше не сможет прийти и в любое другое место – даже, когда ему удастся встать на ноги. Всё потому, что у дверей его комнаты установили постоянную охрану – Заир был уверен, что Доминик попытается выяснить о его судьбе, а, значит, её ещё можно будет вернуть.
Отдав необходимые распоряжения, он устроил допрос служанкам, пытаясь выяснить, что же могло так не понравиться госпоже, чтобы она столь внезапно сбежала, особенно теперь, когда всё казалось хорошо… Но главная из них, Бухзатан, категорично отказывалась верить, что та была чем-то расстроена, и убеждала, что, вне всяких сомнений, её украли враги.
– Хоть вон тот француз, что постоянно рвался сюда войти! И в последний раз ведь именно он видел госпожу!.. – не унималась она. – А всех-всех служанок, которые даже вскользь упоминали о приказах владыки, которые могли бы её огорчить, я всегда наказывала, как было велено!.. И она никогда бы не узнала…
Услышав её слова, визирь сразу понял, что произошло! Разговоры с остальными служанками подтвердили: не все они следовали указаниям и иногда говорили то, что было запрещено, ведь считалось, что госпожа всё равно ничего не поймёт…
«Ответ найден! – мрачно подумал Заир аль-Хикмет. – Но лучше бы его вовсе не было, чем теперь наверняка знать, почему она ушла. Она не захочет вернуться! Что я скажу владыке?.. Он прикажет перевернуть весь город, а она будет несчастна. Какой неудачный день!».
Глава 10
Доминик проснулась среди развалин на окраине города.
Ещё раз взвесив всё, что случилось, она поняла, что теперь точно попала в передрягу: идти было некуда; вызволять Пьера – невозможно, да и бессмысленно – она была уверена, что со временем, когда увидят, что из-за него возвращаться она не собирается, его и так отпустят на все четыре стороны! Но Аженти, который остался в дворцовой конюшне, вызывал в ней особую боль… – он был другом, который никогда её не предавал, и сам о себе он позаботиться не мог. Его обязательно нужно было вернуть, но как это сделать, не привлекая внимания, она не знала. А если бы и знала, у неё всё равно не было разрешения на выезд!..
Она потрясла в руках мешочек с монетами. Когда-то казалось, что их много, этих денег, ведь в опустевший кошель можно было сразу положить что-то ещё. А теперь это было всё, что у неё осталось, и достать другой суммы, не появляясь во дворце или хотя бы в султанской конюшне, где лежали седельные сумки, она тоже не могла.
Доминик посидела ещё немного, собираясь с мыслями и понимая, что скоро придётся куда-нибудь идти. Но уходить отсюда не хотелось. Здесь было спокойно – каменные рваные куски от когда-то обжитого дома не вызывали у неё ужаса как символ того, что всё когда-нибудь приходит в негодность. Наоборот, они странным образом напоминали ей о жизни, а не о разрушении; о том, что сами эти развалины видели людей и до сих пор хранят память о них и их прикосновения. Это обнадёживало её саму: это знание, что от каждого на этой земле всё равно остаётся какая-нибудь частичка и этого никому не изменить. Нет такой силы, которая заставила бы землю забыть о каком-либо существе, которое жило на ней, ведь каждое оставляет свой след, как бы мало само оно ни было.