Новый год по новому стилю

       — Её! — обернулся Гриша. — Я не даю обещаний, которых не могу выполнить. Ну?

       — Это будет моя фотография. Я ее на твой номер поставлю.

       — Мне тоже нужна фотография на твой номер. Ну, мне самому просить?

       Я оставила Вербова в коридоре, крикнув, чтобы выключил под казаном газ, и прошла в комнату свекра, предварительно постучав.

       — Лизавета, — он сидел на диване и повернул ко мне лишь голову. — Скажи честно, у Кирилла никакого шанса?

       Я покачала головой. Старик кивнул. Нервно. Какое счастье, что на моих глазах тушь. Какое счастье…

       — Вы можете меня сфотографировать? У елки, — тут же добавила я. — Хочу маме послать, чтобы она знала, что я жива и здорова.

       — Да, конечно.

       Он встал, со скрипом, и прошаркал к стенке, из которой достал свой Кэнон. Как же ему сейчас тяжело! Тяжелее нас всех. Он не удержал внучку и потерял сына. Из-за меня.

       Я улыбалась через силу. Я улыбалась для Гриши от всего сердца. Он стоял в дверях, прислонившись к дверному косяку, и крутил в руках свой одиннадцатый айфон про макс, но его у него никто не брал. Пришлось встать у старого фотографа за спиной и навести все три камеры на меня. В какую смотреть? Только прямо вперед… Иначе не увидеть свет в конце тоннеля.

Глава 5.8 "Гордость без предубеждений"

       — Гриша, — это для тебя, — обернулась я от елки, под которую положила две коробочки. Люба, когда вернется, должна найти свое платье, ведь Дед Мороз не обманывает детей.

       — Что это? — спросил внук деда Мороза, сжимая крохотную коробочку в больших красивых руках.

       — Не Паркер, не переживай. Я не собираюсь писать заявление. Ну…

       Я поднялась на цыпочки и закрыла ему глаза ладонью — прохладной, но не мокрой. Я была спокойна. Я даже смогла выдержать допрос матери: Люба большая, ей интереснее с подружками встречать Новый год. Не будешь же говорить правду! И не только про спасение от нерадивого папашки, но и про то, что я тоже большая, но еще не старая девочка — и мне хочется встретить Новый год с мальчиком. Мальчик улыбнулся в камеру. В общем-то он увидел всю мою семью. Не такую шумную, как у Степановой, но и не смирную: присмирели они малость от неожиданности. Ну что же. Бывает… Под Новый год и не такое случается.

       — Лиза, я не умею развязывать вслепую… Убери руку.

       — Погодите, я снимаю… Лизавета, улыбнись!

       Ну, куда же без папарацци!

       Наконец Гриша обрел зрение:

       — Это брелок?

       Он поднял крысу за кольцо, привязанное к веревочке. Хорошо, не за длинный хвост!

       — В машину на зеркало вообще-то. Но можешь и на ключи приделать. Только не забывай прятать хвост в карман.

       Он усмехнулся. Не поцеловал — на нас смотрела камера, и у Гриши был такт. Особенно после всего, что тут устроил Кирилл со своим экономически выгодным примирением.

       — Ну, а что было написано на этикетке? Для брелка?

       Я тронула крысу за хвост.

       — Гриш, я сама ее сделала. Для тебя.

       — Ты что, серьезно? — он дёрнулся, почти подпрыгнул на месте от удивления.

       — Ну да… Я ж, как кот Матроскин, все могу, а не только по деревьям лазить.

       — Кошка… Я дурею от тебя…

       И он притянул меня к груди — заграбастал, не думая, какого цвета будет его рубашка, но я уберегла ее от помады — вдруг стирать ее придётся моим ручкам…

       Мы сели за стол. Молча. Улыбаясь натуженно. Мы не на королевском приёме, чтобы держать лицо. Мы все трое чувствовали каждый свой стыд — стыд за то, что хотим быть счастливыми и ничего не можем поделать с тем, что счастье у нас разное.

       — Лиза, я хочу плова… — Гриша утащил у меня из-под носа тарелку, отказываясь от «шубы». — Я не в состоянии есть в таком количестве. Ты знаешь, сколько надо прокрутить педалей, чтобы сжечь двести калорий?

       Вместо ответа я схватила тарелку свёкра. Александр Юрьевич никогда не отказывался от шубы. Правда, в моем исполнении ел ее впервые.

       — Я принесу казан, — подскочил Гриша, и мне вдруг подумалось, что он просто решил оставить нас на время одних.

       Зачем? Я не знала, что сказать Александру Юрьевичу. И не знала, хочу ли вообще что-то говорить.

       — Мы и шампанского за старый год не выпьем? — спросил свекор, нарушая неприятную тишину.

       — Давайте по чуть-чуть.

       Никогда я ещё не чувствовала себя за этим столом настолько чужой. Господи, только бы Александр Юрьевич не считал, что я разбила их семью, только бы…

       — Гриша, захвати из холодильника шампанское! — крикнула я.

       И он пришел, неся бутылку под мышкой.

       — Откроешь? — спросила, подставляя под казан деревяшку.

       — Пусть хозяин открывает. Я — гость.

       Александр Юрьевич тяжело поднялся, но бутылку открыл легко.

       — Вам наливать? — спросил он у Гриши.

       — Пару глотков я выпью, — улыбнулся званый незваный гость.

       Бокалы встретились, затем встретились наши глаза. Шампанское, полусладкое, стало полугорьким, но мы ничего не могли с этим поделать. Такова жизнь. Наша. Суровая…

       Гриша пытался шутить, особенно про плов, на манер Али Бабы: хороший плов, ну просто первый раз такой получился… Но потом настал момент такой… прощаться и уходить.