Новый год по новому стилю

       Я же под его тяжелым и жарким взглядом разваливалась на дольки, как мандаринка. Новогодняя — наполняя дом дурманящим запахом и пачкая руки соком. Только бы он ко мне не подошёл!

       — Покажи Любе комнату!

       О, да… Спасительная мысль! Уйдите! Оба… Мне нужно успокоиться, мне нужно собраться, мне нужно научиться дышать с тобой одним воздухом…

       — Гриша… — я молила и взглядом, и голосом, а он молчал и смотрел на мои стиснутые голые коленки.

       О чем думал? О том же, о чем и я… О том, чего не будет… Пока… Пока ребёнок не освоится в новом доме. Люба чутко спит. Очень. И она не поймёт… почему мама вдруг спит не в своей кровати. Сказать, что у Гриши нет в доме третьей? Но ведь это правда…

       Я не заметила, как они ушли. Вдвоём. Взявшись за руки. Мысли не собрались, а силы окончательно сбежали. Я сидела и смотрела на злополучное ведро. Ты так же безразлично пожрешь и меня со всеми моими принципами.

       Наконец я поднялась и нашла на стеклянном чайнике кнопку. Наверное, он тоже управляется с телефона, но айфон лежал на столешнице чёрным безмолвным прямоугольником. Мне тоже никто не звонил. Как странно. Точно по мановению волшебной палочки о нас вдруг забыли. Весь мир забыл.

Глава 6.3 "Здесь или не-здесь, вот в чем вопрос"

       — Лиза, она спит.

       Это не вопрос. Это утверждение Гриши. Он стоял в дверях детской комнаты, а я лежала скрючившись на ковре. В ушах все еще стоял Любин крик. Нет, она произнесла просьбу тихо, но слова оставались криком маленькой души:

       — Мама, не уходи!

       И мама не ушла. Осталась подле кровати, в которой лежал огромный лев. Любаша вцепилась в него, не понимая, что места для мамы тогда не будет. Это понимала мама, и мое сердце не находило себе места. За что страдает мой ребёнок? За меня… За мое удовольствие…

       Я не просто закрыла глаза — я зажмурилась, чтобы не разреветься от обиды на несовершенство этого мира.

Кто знал, что так будет… Я любила твоего отца, и Кирилл любил меня. И ты, ты помешала нашей любви… Но я выбрала тебя. Нет, что я вру? Я поверила бабушке Тане, что все у нас с Кириллом будет хорошо. Наивная… Наивная дурочка. А кто я сейчас? Взрослая дура! Не могу сдержать слез ни при ребёнке, ни при мужике.

       Я отвернулась от кроватки и свернулась калачиком, надеясь, что детская поза сказочным образом вернёт меня в беззаботное детство, где все решают взрослые. Правильно решают…

       — Спит? — я подняла голову и потёрла глаза.

       Пусть думает, что я сонная, а не зареванная. Но я плакала — не сдержалась. Какая же после этого я сильная женщина?

       — Лиза, пошли…

       Да, за этим он и пришел: чтобы забрать меня от дочки, которая умоляла не оставлять ее одну. Так и думала, что добавит — снова одну, две ночи подряд. Нет, Любаша слишком мала, чтобы играть словами, но взгляд у нее был красноречивее любой обвинительной речи.

       До чая они с Гришей не вылезали из комнаты, и я не поднималась на второй этаж специально. После ужина я с трудом открестилась от купания Любы в детской ванне, в которой обнаружилось такое количество игрушек, точно мне предлагали купать младенца. Я не промолчала, и Гриша немного обиделся. А когда я заикнулась про его неугомонный шоппинг, почти выплюнул мне в лицо, что все эти игрушки принадлежали его дочери — пока дочь еще была его. Я опустила глаза, решив, что самое верное будет просто промолчать. Илону мать увезла от отца, кажется, в три года… Тогда все понятно с игрушками…

       Я не закрыла дверь в детскую — я не могла еще назвать эту комнату Любиной — не потому что хотела, чтобы Гриша пошел следом, а потому что боялась, что даже самый тихий щелчок дверью будет ему сейчас самой звонкой пощечиной. Я все думаю о себе, а мне бы подумать об отце, которого лишили любимой дочери. Пусть девочки не похожи внешне, но они обе девочки и маленькие — не верю, что Гриша, хотя бы на пару секунд, не представляет на месте Любы свою Илону. Никогда не поверю… Но должна поверить в то, что он желает моей дочери самого лучшего. Ну, не скажу же я ему прямо — что, раздевшись перед ним сама, все еще не могу раздеть перед ним Любу: он ей не папа, пока еще не папа…

       В окружении игрушек Любаша немного оживилась и вместо того, чтобы после умывания залезть в постель, принялась ползать в пижаме по ковру и показывать мне игрушки.

       — Люба, уже поздно. Посмотри, как жалобно и сонно глядит на нас Лева… Иди к нему. Он без тебя не уснет…

       А без меня не уснет Гриша. Если он не превратился в ГАВа, у которого еще придется просить прощения. Но я попрошу — я была не права. Нам всем троим тяжело, больно и страшно начинать жить вместе. А мы начали? Или это все еще новогодний сон? Сколько не были б волшебны такие сны, наступает момент пробуждения в реальность.

       — Спи, — я поцеловала прохладный дочкин лобик.

       Усни, моя радость. Пожалуйста, усни. Мне очень нужно пойти к волшебнику, которого ты сама решила назвать папой.

       — Мама, не уходи…

       И теперь, глядя на прижавшегося к игрушке ребенка, я нарушаю данное ей слово и ухожу…

       — Она никогда не спала в комнате одна, — говорю Грише уже в коридоре.