Новый год в октябре

Роману он обрадовался. Он все-таки любил этого грустного, странного человека, чей интеллект был истинен в отличие от интеллекта того бойкого, кусачего племени философствующих трепачей и умников, что, скрывая за шелухой красивых словес гнилое ядрышко жажды начальственных и денежных высот, на десять лет вперед знали, когда, сколько и где им надо взять от жизни. И сейчас улыбка у Прошина получилась непроизвольной, как и та гостеприимная поспешность, с какой он вскочил и помчался к секретеру за бутылочкой пепси-колы.

— А я завтра тю-тю, — говорил он. — И знаешь куца? В Лондон!

Роман молчал. Он стоял в торжественной, напряженной позе, сложив руки по швам. Прошин разливал темно-коричневый, пузырящийся напиток в стаканы.

— С чем пожаловал?

Навашин, все так же молча, положил на стол лист бумаги.

— Так… — отгибая непослушные уголки, Алексей зачитал: — «Заявление. Прошу уволить…» — Он испытующе посмотрел в ничего не выражавшее лицо Навашина. — Все же решил отправиться в свои ненаглядные горы?

Тот хмуро кивнул.

— Так, — повторил Прошин, рассеянно перебирая валявшиеся на письменном приборе карандаши. Это был удар. Опять просчет! А как он нуждался сейчас в математических расчетах докторской! И кто теперь переубедит Лукьянова? Романа не остановишь. Он не из тех, кого можно остановить.

— Я, конечно, бессилен, — заявил Прошин. — Единственное, что могу сделать в протест, — воспользоваться законом и тормознуть тебя на две недели, пока не найдется равноценная замена… — Он чувствовал, что говорит впустую, но все же говорил, надеясь, что в цеплянии слов друг за друга найдется какой-то довод… — Ты из тех редких людей, Рома, перед кем я преклоняюсь, поэтому чинить тебе препятствия — себя унижать.

— Только не надо меня упрашивать, — тихо сказал тот.

— Да, да, — пробормотал Прошин. — Конечно. Я понимаю. Мне просто очень тяжело расставаться с тобой, Рома. Слушай! Дружеская просьба. Задержись на две недели. Я… прошу. У нас огромная работа — анализатор. На карту поставлены жизни людей. Это не лирика и не демагогия. Факт. А ты уходишь в тот критический момент, когда особенно необходим. Без тебя будет трудно, Рома. Ты много работал среди нас и умеешь пользоваться математикой как универсальным инструментом в решении чисто технических вопросов. Твой опыт бесценен.

— Что дадут две недели? — спросил Навашин устало. — Прибор вы будете делать годы.

— Верно, — быстро откликнулся Прошин. — Но мне нужны хотя бы некоторые расчеты.

— Какие именно?

Прошин сбивчиво пояснил.

— Много, — качнул головой Роман. — Я должен сидеть с утра до ночи полмесяца, не выходя на работу.

— Дай мне свой пропуск, — сказал Прошин и, взяв протянутые бордовые корочки, бросил их в ящик стола. — С сегодняшнего дня ты в местной командировке. Сиди дома. Пей чай. Кофе. Работай. — Он ждал ответа. Согласие означало, во-первых, роскошную математическую стыковку всех трех частей докторской, во-вторых, стыковку, сделанную вдалеке от всевидящих глаз Лукьянова.

— Хорошо, — сказал Роман в сомнении. — Но это будут ровно две недели.

— Я тебе очень благодарен, старина, — проникновенно сказал Прошин. — Ты все же благородный человек… И это чистосердечные слова. Пей водичку, а то она выдыхается, собака…

— Химия. — Роман отрицательно покачал головой.

Прошин рассмеялся.

— Чудак ты… — произнес он то ли с неодобрением, то ли с завистью. — Лекарства не признаешь, спиртное и тонизирующее тоже. Телевизор не смотришь, читаешь ветхозаветную литературу. Кстати, оставь адресок. Буду присылать «Литпамятники». Твою любимую серию. А ты мне «Изабеллу». Как?

— Идет, — бесстрастно согласился Навашин.

— У меня еще один разговорчик имеется, — продолжил Прошин и замолчал, понимая, что разговорчик будет последним; Роман пройдет мимо, исчезнув, как сотни других прохожих, но с другими-то ладно, а с этим он так и не поговорил и поговорить не успеет, потому что разговорчик — вранье, а разговор еще не назрел и, верно, уже не назреет. Жаль!

Он зачарованно смотрел на спешащего из его жизни человека, узнавая в нем незнакомую и даже загадочную силу, подобную первозначному смыслу обыденных слов — непонятному и странному; он как бы впервые увидел Романа: высокого, жилистого, в то же время по-ребячьи нескладного, с длинными, чуть вьющимися волосами, смуглым сухим лицом.

— Сейчас я посвящу тебя в одно дело, — справившись с оцепенением, начал Прошин. — Оно вызовет у тебя усмешку над глупостью нашей и суетностью. В общем, тему «Анализатор» могут прикрыть. Она идет без денежных расчетов с медиками, благодаря, скажем так, попустительству директора.

— Почему бы медикам не оплатить работу?

— Да там тоже черт знает что! Денег нет! И чтобы их дали, онкологам надо убедить своих боссов. А как? Доказательств кот наплакал. Но дело в другом. Наши ребята пошли на принцип и… вопреки мне начали делать сканирующий датчик, а там, в верхах медицинских, кое-кто хочет многоячеечную бодягу.

— Смысл? Результат тот же, а датчик-планка дешевле.

— Видимо, там идет своя игра, — многозначительно произнес Прошин. — А как такое дело объяснишь нашим балбесам? А?!