Новый год в октябре

От мысли, что Сергей все-таки ускользает из рук, он помрачнел. Снова уселся в кресло, полистал рекламный журнальчик, где нежные блондинки с розовой кожей и в белоснежных шортах пили «Мартини» и демонстрировали часы, духи и бижутерию. Скукота. Хоть бы приятель какой завелся, посидели бы сейчас, поболтали… Да только откуда их взять, приятелей этих?

Полез в сейф, вытащил заявления Михайлова, полюбовался ими, запер обратно и — отправился в лабораторию.

Там все шло своим чередом. Лукьянов нависал над простынями чертежей, расстеленных на сдвинутых столах; Чукавин паял за стендом, облепленным журнальными вырезками женских прелестей; лаборантки пили чай с клубничным вареньем и судачили о домашних делах.

В который раз он ощутил себя чужим среди этих людей. Кому он здесь нужен? Да и кто он? Символическое лицо. Работодатель. А шеф, командир — это Лукьянов. Он вместе со всеми, он — свой.

На металлическом столике, застеленном гетинаксом, как на пьедестале, высилась жалкая конструкция будущего анализатора: переплетение разноцветных ниток проводов, грубые платы, утыканные транзисторами, несколько цифровых устройств без кожухов… И не верилось, что из этого хаоса радиодеталей, кабелей и железа вырастет одна красивая машина: в полстены, сверкающая эмалью, с пестрыми рядами кнопок и синими экранами счетчиков, как не верилось и в то, что здесь, в этом помещении с давно не мытыми окнами, исцарапанным линолеумом, шкафами, набитыми потрепанными справочниками, начинаются пути в космос, пути к преодолению смерти, пути к познанию…

В дальнем уголке Прошин увидел Мухова, инженера, работавшего как научно-технический информатор и потому неделями пропадавшего в библиотеках. Впрочем, где он пропадал, был еще вопрос, но внимания на этом Прошин не заострял, полагая, что один сачок в коллективе из восьмидесяти человек — неотвратимая закономерность. К тому же парень был исполнителен, пунктуален, и, хотя лишней работы не искал, относились к нему довольно терпимо.

Увидев Прошина, инженер растерянно привстал… Попадаться на глаза начальству он не любил, и это был верный принцип при его стиле работы. Прошин поморщился: Мухов вызывал в нем неприязнь самим своим обликом — рыжими, зачесанными назад волосами, ухоженным кустиком усиков и близко посаженными, всегда настороженными глазами. Отутюжен — безукоризненно. Башмаки — зеркало. Черная тройка.

— О-о, мой разведцентр! — Прошин, разведя руки, подошел к нему. — Как движется сбор информации? Богатый урожай?

Тот смущенно кивнул.

— И каковы планы относительно выходного устройства?

— Мыслей много, — с готовностью заговорил Мухов чуть шепелявящим голосом, — но пока не создано основное, конкретно говорить трудно… Но кое-что брезжит. Возник ли идеи. Надеюсь, они понравятся вам безусловно.

«Безусловно, — усмехнулся про себя Прошин. — Безусловно одно: надо подкинуть тебе работки. По существу. А то такая свобода — самому завидно…»

Но Мухова стало жаль. По каким-то неясным слухам Прошин знал, что тот женат, имеет двух детей, зарплаты ему не хватает и приходится рвать жилы, где только можно подрабатывая на прокорм семьи. А что такое семья, Прошину было известно. Бессонные ночи, пеленки, детский плач, от которого хотелось лезть на стенку, магазины, вечно уставшая жена…

«Пусть бегает, — решил он. — Живи, Мухов. Собирай информацию, заливай о возникших идеях. Безрадостна твоя жизнь. Хотя для таких и не надо иной. А коли видишь ты в ней еще вдобавок и смысл, — везучий ты, Мухов, парень».