Новый год в октябре.

Главный противник явился незамедлительно после телефонного звонка Прошина. Он процветал. Твердая уверенность в себе придавала его энергичной, до блеска выскобленной физиономии гордое высокомерие и ироничность. Он был безукоризненно причесан, одет в отлично сшитый костюм, и от его шевелюры распространялся пряный запах одеколона, настолько пряный, что Прошин не выносивший дешевой парфюмерии, приоткрыл форточку.

– Я закурю? - спросил Михайлов, закуривая.

– Друг мой, ты, как я информирован, собираешься в Ригу?

– Да… - скорбно отозвался Михайлов, играя кончиком широкого попугаистого галстука. - Работа.

– Судя по тону, подобная поездка тебе не импонирует?

– Странные какие-то фразы… - Михайлов сдувал табачным дымом перхоть с лацкана пиджака. - Надо ехать — еду!

– Так-с, - процедил Прошин. - Выверенный ответик. Тебе фатально везет последнее время… Путешествуешь. По просторам отчизны, а потом и того — на цельный год в

Австралию. Счастливчик, а?

– Я уезжаю не прохлаждаться, а работать, - строго изрек Михайлов. - А там уж счастливчик или нет — какой есть…

– Приятная работа — исправлять заранее известные ошибки, - философски заметил Алексей. - Аппаратура-то продуманно выведена из строя. Поработала она, сколько могла, и теперь ты, паразит, едешь за счет НИИ прогуляться, зная как и что исправлять. А НИИ платит заказчику штраф, тебе на дорогу, жратву и мелкие удовольствия.

Михайлов потемнел, как ужаленный. Снял очки. Начал протирать их стекла с таким усердием, что рисковал проделать в них дыры.

– Слушай, - сказал он неуверенно, ты… выбирай слова. За такой поклеп можно и…

– А это не поклеп, - мягко перебил Прошин. - Это константация печального факта.

Ты поставил в генератор технологическую, не покрытую лаком печатную плату. Ты надеялся на балтийские туманы, друг Михайлов, и черные твои надежды оправдались.

– Ч-чушь какая-то! - Михайлов рассматривал мысок своего ботинка. В лице его было что-то бесстрастно-козлиное.

– Ах, Михайлов, нехорошо.Youre a shady type?

– Что?

– Я говорю темная ты личность, преступный тип. Диверсант. Почему же ты английский не изучаешь? А еще в Австралию навострился. Ты вообще-то что можешь сказать? Ит из вери нессесри бат итс вери диффикульт, да?

Михайлов деланно засиеялся. Прошин тоже.

– Да, - коварно улыбаясь, продолжал Алексей, - все тайное становится явным. Права пословица. Ворюга ты брат и вредитель.

– Это наглость, - задумчиво сказал Михайлов, пуская колечки дыма в потолок.

– Это откровенность, - столь же задумчиво отозвался Прошин. - И мы часто путаем ее то с наглостью, то с лестью.

– Но все нуждается в доказательствах, извиняюсь… - Михайлов расплылся в улыбке, но глаза у него были маленькими и злыми.

– В доказательствах? А вот тут уж ты братец, наглец! Впрочем, доказать труда не составит. И будет это выглядеть так: иду, сообщаю, дело оперативно проверяется…

– Ну и… - произнес Михайлов дрогнувшим голосом, - что ты хочешь… по этому поводу… например?

– Да, успокойся, - милостиво отмахнулся Прошин. - Никуда я не иду и ничего не сообщаю. А ты бери бумажку и пиши заявление на имя директора.

Михайлов, поколебавшись, взял авторучку.

– Во-первых о своих художествах. - Прошин сверлил его затылок неподвижным взглядом. И поподробней, пожалуйста.

После непродолжительных пререканий Михайлов накропал несколько предложений. Закончил: «…в чем и сознаюсь».

– Не раскаиваясь, - заметил Прошин, отбирая листок. Пояснил: - этов целях моей личной безопасности и вообще для нашего дружественного сосуществования в дальнейшем. Теперь… - Он выдернул из пачки новый лист, придвинув его раскисшему донельзя противнику. - Тоже на имя директора. Пиши: «Ввиду непредвиденных семейных обстоятельств, я, Михайлов… свои инициалы ставь… отказываюсь от работы в австралийском институте космических исследований…»

Михайлов с силой зажмурил глаза, но написал…

Прошин сложил листочки и сунул их в сиреневую полиэтиленовую папочку.

– Чистая работа, - сказал Михайлов, жалко улыбаясь.

– Грязь одна, - отозвался Прошин, засовывая папочку в сейф. - Примитивный шантаж. Гуляй, Михайлов, чего там… Ты более не интересен мне. Ты свободен и я отпускаю тебе грехи. Кстати, на будующее: влезать в подобные аферы категорически не рекомендую. Заиграешься и сгоришь. Потом к чему тебе это? Ты способный, эрудированный мальчик и многого добьешься, если будешь хотя бы умеренно честен.

– А ты не заиграешься? - спросил Михайлов ядовито. - Ты неуязвимый, да? Не спорю — нагрел ты меня нормально, но и тебя нагреют, не распускай перья. Найдутся люди!Человека без поражений нет, как и без родимых пятен!

– Представь, насчет родимый пятен — у меня ни одного!

– Значит, по примете несчастен ты, Лешенька…

– Угу. Скажи это больным меланомой.

– Кому? А… Остри, сегодня твой день.

– Понимаешь, - сказал Прошин печально, - в последнее время я тоже склоняюст к жизни честного человека. Ее трудно начать, как всякую непревычную и утомительную работу, но она восхитительна, черт побери! Но вот как ее начать? Подсказал бы кто… А, Михайлов? Ты-то ведь не подскажешь, не сечешь ты в этом вопросе… Ну да ладно. Иди.