Новый год в октябре.

– Боюсь. - Прошин зевнул. - Я ведь тоже вычисляю. Плюс относительно ужина, еще некоторые подобные плюсы… Но и минусы — нервы, силы, слова… - Он оперся на косяк двери.

– Есть жены, экономящие нервы, силы и слова.

– Чьи, свои собственные?

– Нет, мужа, разумеется.

Она не оборачивалась. Руки ее работали механически, а спина была напряжена, будто в ожидании удара.

– Да, но идти в загс, - Прошин усердно зевал, - лень…

– Разве дело в бумажке?

– Конечно. В бумажке большая сила. Документ — это барьер. Много разводов не состоялось именно из-за него. Морока. А женщина спокойна только тогда, когда чувствует, что держит мужчину, что он в узде. И как только замечает, что ему не до нее, начинается паника. Вот тут-то и вступает волшебная сила бумажки. Это опора для любой бабы… Да ты рыбу-то переворачивай — глянь подгорела! Н-да. А словеса типа того, что загс — мещанство, главное чтобы вместе и свободно, - трюк старый и дешевый. Провокация!

Пройдет годик- другой этакой свободной любви, и кончится она черной реакцией: претензиями, проблемами, скулежом и волей-неволей надевает очередная жертва мужского пола черный траурный костюмчик и идет регестрироваться в этот самый загс. А сияющая выдра поддерживает его за локоток — кабы не оступился драгоценный от огрчений, не упал и не испортил себе что-нибудь. В организме. Да ты переворачивай, переворачивай рыбу-то, подгорит! - Он говорил грубо, с хрипотцой даже, преисполняясь досадой от пошлой топорности своего монолога, но зная, что это единственно верная и жесткая защита, а может, и избавление в конце концов… Ведь она вспомнит все, сказанное им, и вспомнит не раз, а это оттолкнет… - Ты чего насупилась? - продолжал он так же простецки-невинно. - А? Не то я ляпнул?

– Да нет, - она качнула плечом. - Логика железобетонная. - И в сердцах: - Ладно…

Горькая мысль-усмешка: «Выиграл…»

– Слушая… - Он отнес в комнату хлебницу, тарелки, дождался, когда Таня сядет напротив. - У меня миль-пардон, производственный вопрос: в данное время вашу фирму ссужают финансами, не так?

– Наверное… - ответила она рассеяно. - Нет, правильно. Я слышала… будут закупки аппаратуры, строительство… Вам, кажется, должны заплатить… Можно я погашу люстру?

– Конечно-конечно.

И вновь вкрадчивый полумрак.

Прошин кашлянул.

– Так, значит… Как там, кстати, друг Воробьев?

– У него неприятности. - Она поправила волосы, аккуратна взяла вилку, ковырнула золотистую корочку карпа. - Оперировал на днях старуху с застарелой язвой, а необходимости, как оказалось не было… Итог плачевный: сердце не выдержало наркоза. Умерла на столе. Ошибка банальная…

– Он может, - кивнул Прошин, вытаскивая из нежного мяса рыбы тоненькие лапки костей. - Дерганый какой-то, несобранный. Генератор шизоидных идей. Ну и что теперь?

Замешаны влиятельные лица, - сказала Таня. - Дело замяли, но понижение в должности, всякие сопутствующие кары…

– Да гнать его надо, малохольного, - сказал Прошин. - Дурак какой — человека зарезал.

– Да что ты на него взъелся? Ему и так кругом не везет. А старухе, между прочим, было под девяносто.

– Так что отжила, - констатировал Прошин и пригубил вино. - Ну, хорошо. Я сочувствую им обоим. И закончим на этом. А у меня к тебе большая просьба, Танюш…

Сможешь — сделай, не сможешь… Ты сказала: часть финансов отдадут нам. А мне надо, чтобы они ушли на другие вещи. Лекарства там… не знаю… Пусть и на аппаратуру. Цитологическую, гистологическую… У тебя есть выход в кабинеты?…

– Есть… но зачем? Не нравится анализатор?

Прошин скривился и неопределенно поболтал кистью руки.

– Я в нем не уверен, скажем так. А возьму деньги — возьму ответственность. Это я тебе по- родственному… То есть я от денег вроде пока отказываюсь… А ты пользуйся, а?

Блеск предложение?

– Я постараюсь, - сказала Татьяна.

Ужин закончили молча. Молчание это было отдаленно неприятно Прошину, но от сумел занять себя, отстранившись размышлениями: как вести разговоры с медиками, что скажет Бегунов, поможет ли действительно Татьяна? Затем, споткнувшись на ее имени, спохватился.

Заулыбался, завязал болтовню о том о сем, недоуменно, вторым планом, смекая, что пытается о, пошлость! - располжить ее к себе, как нужного дядю; вернулся к анализатору, напомнил… Вскоре, окончательно отойдя, взвинтив себя рожденной в потугах веселосью, обнял Таню, поцеловал… И отстранился; изо рта ее пахло едой.

Пауза была ничтожной, миг…

– Мне пора, - неожиданно сказала она, поднимаясь. - Ты накормлен, я спокойна. Он вновь отрезвленно, тяжело и постыдно осознал их полное понимание друг друга.

– Как хочешь…

– Не хочу, - сказала она. - Ваше приказание, мсье любовник, будет исполнено.

«А ну все к черту!» Прошин проводил ее до дверей, стараясь погрузиться в пустоту мыслей.

* * *

Мнение о Михайлове сложилось у Прошина давно, бесповоротно и формировалось оно так: коммуникабельный нахал, успешно изображающий трудолюбие. Михайлова и ему подобных он презирал.