— А ты помнишь Белый дом?.. В 93-м?.. Когда всё наше старичье туда сбежалось... — Он хмыкнул. — Согласись: это было странно. Нелепо… Сошлись, чтобы просто поглазеть! Подглядеть! В замочную скважину Истории. — Гоша снова хмыкнул. — Этакий странный выплеск (не скажу — всплеск) нашего поколения.
— Да ну!.. Чушь.
— Все же тот выплеск был чем-то особенный.
— Последний.
И, как всегда, слово “последний” легко всё объяснило. И память закрылась.
— А чего ты вдруг вспомнил?
— Просто так.
На миг мы оба как бы что-то потеряли.
— Но я не торчал там долго… Я вообще был там случайно.
— Я тоже.
Мы бегло, в промельк глянули друг на друга, и скорее, скорее — к экрану… Мы хотели музыки или живописи. Все равно… Мы хотели Глинку… Мы сейчас не хотели действительности. Ни настоящей… Ни уже ушедшей… Никакой.
— Старики, — сказал я на всякий случай, примиряя нас с чем-то куда большим, чем он и я.
Глинка был — чудо. В счастливейшем бдении (бдение молча, ни словца, ни прокашливанья) мы заслушались и едва-едва опомнились — пора было гостю домой!.. Время!.. Гоша Гвоздёв срочно перезаваривал чай по новой. Я пулей в туалет… И кричал:
— Какой чай!.. Мне пора, пора!.. Электричка!
С экрана тем временем уверяли, как трудна и одновременно как сладка была жизнь молодого Чаплина. И нас захватило по новой, как только выдали очередную его короткометражку. С ума сойти! Мы стали дергаться, взрываться, взвизгивать от хохота, корчиться. Я подавился чаем. Ожег горло… Больно!
Сменой Чаплину хлынула музыка… Ах да — на пять минут был еще Татлин, с своими прозрениями и со своей башней, закрученной и ввинтившейся в небо, как кипарис Ван Гога…
— Выключай! — вскрикнул я. — Выключай же!
— Погоди еще чуть.
— Пора.
Я еле оторвался. Иначе бы мне не уехать. Я весь пылал… Я решил, что куплю телевизор. Какой-никакой! Важно, чтоб эта кнопка была. Пятая!.. Как только деньги собьются в кучку… Куплю… А пока… А пока, если старинный друг Гоша не против, я буду приезжать к нему домой. Прямо сюда… Прямо на этот стул… По старой памяти. В тягость, надеюсь, не стану!
— Конечно! Хоть завтра! — сказал радостно Гоша.
И добавил шутливо, — я, мол, ему не велика помеха. Умею сидеть молча.