Новый Мир ( № 10 2008)

Но дело не в этих временны2х переплетениях. Всем известно, что Блок читал себя глухо, сдержанно, никак не нагружая стихотворение дополнительными эмоциями. Багрицкий декламирует его с такой яростной, чуть ли не пророческой силой, что мы вправе предположить: этим чтением он “расшифровывает” энергетику стиховой ткани произведения, выделяет из нее ту единственную угрожающе-отчаянную музыку, которая и была заложена в “Шаги...” Блоком. Кстати, в многократно переизданный в новом веке компакт-диск “Голоса, зазвучавшие вновь” Шилов включил это удивительное чтение, аккурат перед набоковской декламацией стихотворения “К моей юности”.

Забавно думать, что в российских аудиоизданиях Владимир Набоков прошел, кажется, тот же путь, что и Багрицкий: на выпущенной Шиловым малотиражной “методической” аудиокассете1 он читает в 1946 и 1952 годах стихи Пушкина и Тютчева. Если кто-нибудь слышал голос Владимира Владимировича, то можете себе представить, как звучит в его исполнении “Анчар” и “Silentium”. Честное слово, это хочется имитировать, сидя за бутылкой вина в кругу друзей, — настолько это картаво-распевное чтение трогательно, торжественно и капельку смешно. Вспоминаю, кстати, как Александр Кушнер, записываясь на “Свободе”, не удержался и, сидя перед микрофоном, в который немало было прочитано знаменитыми опальными эмигрантами, на несколько секунд очень точно изобразил грассирующее набоковское произношение.

Конечно же, Шилов выбрал для своего CD “авторского” Набокова. Две интерпретации чужого рядом — было бы слишком.

Но мы не о том. Мы о поэте, читающем поэта. На обороте большого винилового диска “Евгений Евтушенко читает Владимира Маяковского” (1978), помимо рассуждений о поэтическом веществе тетраптиха “Облако в штанах” (а Е. Е. декламирует именно эту поэму),поэт, читающий поэта,делает по-своему замечательное открытие. Его, как всегда, эмоциональное эссе называется “Воссоздание голоса”, и оговаривается он с первого же предложения:

“Пусть читателя не вводит в заблуждение это название. Я совсем не претендую на имитацию тембра и интонаций голоса Маяковского, — это невозможно, да и не нужно. Мне хотелось осуществить лишь скромную попыткувоссоздания внутреннего голоса поэта(курсив мой. —П. К.), его глубинных интонаций так, как я сам их чувствую и понимаю, хотя вариантов интерпретаций может и должно существовать великое множество. То, что осталось в весьма несовершенных записях от голоса Маяковского, меня не убеждает в том, что так он читал всегда…”