Новый мир. № 11, 2002

На дорожке появляется группа туристов явно из России — паломники, все в крестах, бороды лопатой… Проходя, неодобрительно смотрят на солдат, и один замечает громко:

— У-У! Лежат загорают, агрессоры сионистские, убийцы, людоеды!

Один из резервистов приподнимается на локте и говорит по-русски лениво и доброжелательно:

— Да вы не бойтесь, проходите. Мы уже предыдущей группой туристов пообедали…»

А. И. Селиванов. К вопросу о понятии «ничто». — «Вопросы философии», 2002, № 7.

Доктор философских наук, профессор, начальник кафедры социально-гуманитарных дисциплин Уфимского юридического института МВД России предупреждает: «…понятие „ничто“ дает для материализма возможность избежать скатывания (курсив мой; тут, кажется, Владимир Ильич-то и подмигнул. — П. К.) в идеализм (или в религию), тем самым спасая бытие как самодостаточную реальность. Поскольку материализм, радикализующий бытие и исключающий из рассмотрения „ничто“, на деле все сильнее востребует Бога как в теории, так и в практике, тем самым эволюционируя в сторону идеализма».

Михаил Синельников. Там, где сочиняют сны. — «Знамя», 2002, № 7.

Главы из воспоминаний «Принесенные ветром, или Таш и Тоголок», которые выходят отдельной книгой. Печатаются: «Тарковский и Ахматова», «Тарковский и другие о Заболоцком», «Тарковский и Твардовский» и «Отец и сын». Всё вокруг фигуры любимого поэта.

«Тарковский рассказывал мне ужасы про обращение Твардовского с Заболоцким. Все-таки Николай Алексеевич хотел напечатать свои стихи и приносил их главному редактору „Нового мира“… В одном стихотворении о наступившей весне была удивительная концовка о зарождающихся в талом снегу крошечных таинственных существах. Конечно, Заболоцкий увлекся модной тогда и, по существу, вздорной идеей о самозарождении жизни, но в стихах это было волшебно („Плохая астрономия, но зато какая поэзия!“). Твардовский перечеркнул это четверостишие редакторским карандашом и, снисходя к пожилому поэту, сказал, что остальное можно печатать. „Как же! — воскликнул Заболоцкий. — Ведь там же была главная мысль стихотворения! Вот возьмите, к примеру, Тютчева. ‘Люблю грозу в начале мая’ было бы ничтожным, пейзажным стихотворением, если бы не ‘Как будто ветреная Геба, Кормя Зевесова орла…’“. Тут Твардовский оборвал Николая Алексеевича и заявил очень уверенно и самовластно: „А мы правильно при советской власти печатаем это стихотворение без последнего четверостишия!“»

«Так я и выучил наизусть эти стихи в первом классе, — пишет Синельников, — только позже отец показал полный текст».

Карен Степанян. Завороженные смертью. — «Знамя», 2002, № 6.

Эсхатология в современной русской прозе (качественной, разумеется). Критик признается, что ему было интересно, о потраченном времени он не жалеет.

Л. И. Тимофеев. Дневник военных лет. Публикация и примечания О. Л. Тимофеевой. — «Знамя», 2002, № 6.

В этих интимных записях, долгие годы хранившихся в глубине старинного кожаного кресла, описаны первые полгода войны. Взгляд из Москвы, взгляд инвалида, который ни в каком случае не мог оказаться на фронте. И в этом особая ценность его записей. Известный ученый-филолог и литературовед (1904–1984) слышит и говорит так, как будто знает, что его прочтет время, и тут же забывает об этом, говоря о сокровенном, о собственной судьбе. «Подумать, что сотни тысяч людей гибнут, определяя, где я буду спать и что я буду есть… Стоит ли. Упорно пишут, что немцы готовят газы. Это хороший признак: на газы пойдет слабейший». «Если немцы до зимы нас разобьют, то есть возьмут Москву и выйдут к нефти, то Лондону несдобровать». «У москвичей боевого настроения нет. Говорят, что на заводах почти не работают. Когда заводы минировали, были столкновения рабочих с саперами. Народ озлоблен, чувствует себя преданным и драться за убежавших не будет. Говорят о либерализме немцев в занятых областях».

Виктор Тополянский. Загадочная испанка. — «Континент», № 112 (2002, № 2).

В коротком предуведомлении пишется о «неудержимом зуде воспоминаний», поскольку ниже идут мемуары 1922 года — московского врача Ф. А. Гетье. Герой мемуаров — товарищ Свердлов.

«Бывая у Свердлова в разное время дня, я мог констатировать, что семья его питалась не только хорошо, но лучше, чем в мирное время питался обыватель среднего достатка: к утреннему чаю подавался белый хлеб, масло, икра, сыр или ветчина, а вечером я видел на столе яблоки, груши и виноград. Обед был сытный, с обильным количеством редкого в то время мяса». Далее — о слугах и прочая гадость. А как тов. Яков порулить любил, в ленинском кабинете за столом вождя сиживал, пока тот болел (Ильич про то, конечно, понял), сами читайте. «Испанка» в заглавии — не Кармен с розой, но летальная хвороба.

Г. Л. Тульчинский. Проблема либерализма и эффективная социальная технология. — «Вопросы философии», 2002, № 7.