Новый мир. № 11, 2003

Писательство же — безусловно, акт свободного выбора: «Оставалось еще много свободы: о ком писать, в каком жанре, сколько времени…» Но такой выбор в нашей стране (при том, что есть семья — муж-писатель, четверо детей) влечет за собой бедность, кромешно тяжелый быт, бесконечный труд… И всюду мерещится вечный надзор всевидящего ока КГБ.

Потом, в перестройку, оказалось, что все можно — даже, к счастью, публиковать свои произведения в журналах.

Однако вскоре снова воспоследовало «нельзя» — но уже как сознательное самоограничение, диктуемое обретенной верой: «Все СРАЗУ изменилось вокруг… мир стал един. И всюду Бог!…Если раньше я работала с прямой перспективой — свой взгляд на вещи отражала, то теперь пришла пора обратной перспективы. Когда Бог смотрит на нас! Каждую строчку Он видит… Надо себя ограничивать. Какая уж тут свобода! Выбор сделан. Ответственность важнее свободы. Все круто переменилось. Так же пишу о том, что знаю, вижу, слышу, но все время помню, что я — христианка… ПРОЩАЙ, СВОБОДА!»

Таким образом, сюжет романа-монолога может прочитываться как принципиальная, осознанная перемена властных инстанций: отец народов — собственно отец — Бог Отец.

Этот акт перемены миропонимания и становится в романе Горлановой завершением, обретением подлинной личности. По сути, мы имеем дело не только с реальной биографией писательницы (здесь как раз не противопоказан и вымысел), но биографией человека вообще — в ее новом, постсоветском, сегодняшнем понимании. Читатель явно может сверить с вехами рассказанной автором судьбы и собственный опыт.

Каждая историческая эпоха формирует свою смысловую матрицу в синтаксическом, как говорил Г. О. Винокур, развертывании и построении биографии. Биография — это именно синтаксически, а не эволюционно, не хронологически развернутая личность. И этот «синтаксис» определяется культурой (подзабытая работа Винокура так и называется — «Биография и культура»). На первый план в таком понимании выходит группировка биографических фактов.

Новая эта группировка сходна в «Лидии…» и «Нельзя. Можно. Нельзя», в других произведениях современной (и не в последнюю очередь женской) прозы: освобождение личности из-под Власти путем врастания в интимно-телесную или духовную, в самом высоком понимании, сферу частной жизни. Сегодня, быть может, на фоне усталости от постмодернистской бессубъектности растет новый интерес к человеку — не к типу, не к психологии, но именно к биографии частного человека.

В повести «Лидия и другие» (здесь тоже имеется подзаголовок — «История одной компании»), написанной Н. Горлановой и В. Букуром в соавторстве, нет прямой исповедальности, но она поразительно похожа на роман-монолог самим сюжетом вочеловечения и обретения идентичности. Это история девочки, чья семья сослана в пору борьбы с космополитами из Киева в Пермь, — девичье томление и ожидание любви, дружба, студенчество, вечеринки, семья… И в Лидии то и дело, кажется, просвечивают черты одного из авторов.

Биография в современной прозе прорастает во все иные жанры — включается, например, в беллетризованное и документальное повествование («Веселый солдат» В. Астафьева, «Бестселлер» Ю. Давыдова, «Азарт, или Неизбежность ненаписанного» А. Битова, «Замысел» В. Войновича, романы А. Наймана, Н. Климонтовича и других), но редко предстает в качестве самостоятельного жанра. Думается, потому, что не сложилась пока современная биография как культурная форма. И в этом смысле новые произведения Нины Горлановой и Вячеслава Букура — шаг к такой форме.

Однако путь этот, похоже, влечет и перемену авторского стиля.

Известный «фирменный» знак горлановско-букуровского письма — бытовое, звучащее, изображенное слово. Как правило, галдящие (горланящие?) голоса персонажей воспроизводят роевое коммунальное говорение. Герои существуют только в тот момент, когда говорят сами или говорят о них. Горланова — Букур и своеобычны тем, что умеют создать то, что М. М. Бахтин называл образом языка. Именно поэтому поведение горлановских героев являет собой поведение предельно овнешненное: человек находится как будто на сцене и виден со всех сторон. Ему ни при каких условиях не удастся утаить своих мыслей.

Новые тексты Горлановой — роман-монолог, история одной компании — не предполагают полифонии живых голосов. Слово здесь меняет свою природу, особенно в «Лидии…». В повести царит так называемое объективированное повествование, хотя и с включением чудесно достоверных девчоночьих писем, детского слова (как было уже в замечательной повести Горлановой и Букура «Тургенев, сын Ахматовой»): «Видела во сне, что мы с тобой с какими-то красивыми мальчиками спасались от мотоцикла». Однако есть здесь и голос все ведающего автора, он как-то очень уверенно спешит вмешаться в повествование: «Сразу скажем, забегая вперед…»