Новый мир. № 11, 2003

Прелесть прежних горлановских текстов в том, что все происходящее разворачивается прямо в речи, одновременно с речью, вдруг, внезапно… Обнаружившийся же теперь автор, полюбивший забегать вперед, быть может, и раздвигает какие-то фабульные рамки, но лишает тем самым текст непосредственности и непредсказуемости.

Но это не главное. Новые вещи Горлановой и Букура приобретают сейчас иную актуальность. Хорошо бы иметь твердую уверенность в том, что авторы не забежали вперед, утверждая новую, свободную, частную биографию. Сегодняшний климат в стране как-то пугающе узнаваемо вдруг напомнил о силе языка власти. Нельзя? Или можно? Или все-таки нельзя? Хорошо ли мы выучили язык свободы?

Марина Абашева.

Пермь.

«Неоспоримой кровью…» 10/30. Стихи тридцатилетних. Составитель Глеб Шульпяков. М., «МК-Периодика», 2002, 158 стр Дмитрий Воденников. Мужчины тоже могут имитировать оргазм. М., О.Г.И., 2002, 59 стр

Сборник «10/30» заявлен как антология поэзии поколения. На мой вопрос лично к составителю — по какому принципу антология собиралась, тот ответил, что здесь (восстанавливаю по памяти) собраны те представители поколения «тридцатилетних», поэтика коих на данный момент состоялась как нечто более или менее цельное, каждый из них имеет свой голос и сложившееся мировоззрение (что ныне модно — добавлю от себя — называть заморским словцом «мессидж»), «эти планеты — как выразился мой собеседник — запущены на орбиту».

В результате сложилась откровенно неполная антология поколения без многих других одаренных москвичей и питерцев, с явно консервативным уклоном (исключения — Янышев, Гронас). Кузнецова и Воденников — особая статья, так как их «традиционность» в плане выразительных средств вполне компенсируется нетрадиционностью мироощущения, у обоих, говоря словами классика, «кошачья голова во рту», что можно отнести и к двум вышеназванным авторам. Лично я (подустав, честно сказать, от «концептуальных» языковых экспериментов) — обеими руками за традицию. Но мне, и не мне одной, уже сильно недостает ясной, выразительной, жаркой (аще возможно) прямой лирической речи (но, господа, — прямой и лирической, о себе и о своем, а не усредненной общепоэтической, пусть и бойкой, говорильни о чем угодно, только не о личном и насущном). Впрочем, такого — прямого и лирического — тут достаточно:

Мне репейник — бог. У меня, кроме
этих комьев и кожи, нет ни братца,
ни семьи, ни царевны, ни государства…

(Дмитрий Воденников)

Или:

скоро скоро на земле
не останется прокорму
не останется простору
куда нам тогда идти?
знают наши старики
как укрыться под землею
многие из них давно
поселились под землею
может быть у них спросить?

………………………..

а еще у нас младенцы
знают как куда-то деться
между животом и сердцем
у другого человека
может быть у них спросить?

(Михаил Гронас)

Или же:

родители как солнечные боги
рождаются из моря и песка
а я створоженный комок тревоги
а после облака

…………………………….

моя любовь как яблочная тайна
еще не сорвана никем…

(Инга Кузнецова)

И еще:

Заведую районным детским садом,
На мне большой сиреневый халат.
И розовые дети где-то рядом
Лежат и спят, сто лет лежат и спят.
Над ними пар колышется, рядами
Кроватки белоснежные плывут.
На север, говорю я со слезами,
На небо, что вам делать, что вам тут?

(Дмитрий Тонконогов)

Трепет и трепет. Но и тут же:

«Весь мир — Варшава. Смысла нет».
И толстый слой холодной пыли.

(Глеб Шульпяков)

Дом уже рушится. Ляжешь в кровать — готовься
Утро встретить в руинах. Обратно не сдашь билета.

(Александр Леонтьев)

(Лично я — немедленно смылась бы из такой аварийной ситуации, как и любой нормальный человек, хотя последняя сентенция — неоспорима: засвидетельствовано классиками.)