Новый Мир ( № 11 2009)

А над оркестром летала маленькая телекамера, словно бы это линза, в которой время от времени фокусируется жар. Собственно, этим Плетнев и занимается, управляя оркестром демонстративно скупыми движениями, растиражированными на афишах и плакатах. В правой руке — дирижерская палочка, кажущаяся в его руках особенно маленькой, левая по-ленински развернута ладонью к оркестру, именно ею он выманивает и приманивает звук. А линза иной раз, когда в ней скапливаются скорость и громкость, закипает ледяными мурашками, но чаще всего фокус рассеян.

В этом старом доме, где страдает и мечется Чайковский, — лабиринты полутемных комнат. В одних залах шипящий газ обустраивается надолго, расползаясь и заполняя углы; в другие газ едва заглядывает, уступая место той самой линзе, застывающей у темечка или же бликующей солнечными зайчиками.

Что-то оркестр, ведомый Плетневым, переступает так, как ты обычно переступаешь порог, но в других местах замедленная, замедляющаяся проникновенность долго раскачивает качалку чувств, расчесывая на темечке родничок.

Пятая движется к мнимому выздоровлению через постепенное, аккуратное ускорение, через очень гибкую духовую группу (сегодня явно ее вечер), задающую еще одну степень остранения: ведь если смычковые «делают» мясо, выползающее наружу, то медь и деревянные духовые здесь оказываются внутренним каркасом.

Пятая идет неровно, но с нарастанием. Шестая тоже ведь начинается как будто бы с полуфразы, словно бы договаривая недоговоренное. Точность попадания случается к концу второй части, когда оркестр наконец собирается в окончательном единстве; третья развивается в едином порыве, подготавливая трагический выплеск финала.

В четвертой части из единения и подготовленности, настроя и химии, собственно, и случается тот самый прорыв, ради которого все затевалось, варилось и готовилось. Пара выдающихся минут, срывающих овацию и вставание партера.

Плетнев отходит от исполнения через несколько мгновений, словно бы расколдовывается; опускает руки, будто бы не в силах распрощаться с отзвучавшим звучанием.

 

Вторник. «Волшебная флейта» Моцарта

Музыка Моцарта — естественна, как дыхание, и прозрачна, как осенний воздух; не легкомысленность, но легкость, к которой между тем примешивается едва уловимая грусть, делает Моцарта самым что ни на есть современным композитором, задушевным собеседником и нетрудным попутчиком, который и беседу поддержать может, и молчанием не тяготится.