Новый Мир ( № 11 2010)

Изучение наследия Дурылина оказывается (при том что «дурылиноведение» – отрасль актуальная и перспективная и сама по себе) одним из ключей к такой исключительно интересной и важной теме, как неофициальная культура 1920 - 1930-х годов, к исследованию феномена «внутренней эмиграции». В самые страшные советские годы условное «подполье» все же функционировало, люди общались между собой, читали друг другу свои произведения, обменивались рукописями. Как происходили эти процессы, каким образом структурировались различные кружки и «салоны» и каковы были каналы связи между ними? Выяснить это крайне сложно – по условиям времени письменных свидетельств, разумеется, почти не осталось. Но как раз архив «благополучного» Дурылина, сохранившийся с достаточной полнотой, может дать ответы на многие вопросы. Пока что отмечу лишь тот любопытный, на мой взгляд, факт, что «внутренняя эмиграция» оказалась самодостаточней и герметичней, чем эмиграция «внешняя». Трудно представить, чтобы Дурылин и его корреспонденты взахлеб обсуждали творчество Сейфуллиной или с надеждой вчитывались в стихи поэтов военного и послевоенного поколения, что сплошь и рядом встречается в переписке и статьях «всамделишных» эмигрантов.

Если вернуться к сборнику, то в нем поражает прежде всего, в какое количество разнообразных контекстов оказывается вписан главный герой. Лев Толстой, Пастернак, Александр Добролюбов, отец Алексий Мечев – все промелькнули перед нами, все побывали тут, не говоря уже о Флоренском и других религиозных философах и литераторах начала века (а в томе присутствуют, кроме вышеперечисленных, еще и Эллис, Шпет, Эрн и многие другие). При всем том благодаря помещенным в сборнике материалам Дурылин перестает казаться персонажем фона, каковым он выглядел до самого последнего времени, и вырисовывается как самостоятельная фигура, со своей, страшно сказать, философской системой, каковую Виктор Визгин определяет как «христианский платонизм», пусть и «без эксплицитно развитой доктрины».

И еще. На цветной вклейке, следующей за форзацем, помещена репродукция этюда Нестерова «Все, что осталось от рощи Баратынского». На задней стороне холста, фотография которой приводится тут же, – посвящение Дурылину. Пояснительная надпись сообщает, что оригинал этюда погиб во время пожара в Муранове в июле 2006 года. И непонятно, чего здесь больше – ощущения постоянного истончения культурного слоя или же невозможности его окончательной гибели.