Новый Мир ( № 12 2009)

Из прочитанного у Седаковой я решаюсь сделать гипотетический вывод. Церковнославянский – в некотором смыслеживойязык (не больше ли, чем древнегреческий или латынь, хотя те до сих пор обслуживают терминологические новации?). Пусть «Утолимоя печали…» точно переводится как «уйми», а «Свететихий…» означает «веселый», «утешный», в русскую художественную словесность эти слова и речения вошли с теми обертонами, которые нельзя «вычесть» никаким переводом. Паронимия не сбивает здесь с толку, а обогащает, что бывает только с живой, развивающейся семантикой. Как говорила одна девятилетняя девочка, услыхавшая кондак «Взбранной Воеводе…»: «Как здорово! (1)Восписуем(2) сразу и (1)воспеваем(2) и (1)описываем(2)!» То есть живое восприятие, столь склонное к упреждаемым трудом Седаковой ошибкам, порой возвращает нас все к той же «поэтической этимологии». Да и, вообще говоря, большинство литургических текстов и жанров по природе своей принадлежат к области поэзии; поэтому их «перевод часто звучит как профанация, снижение слога и смысла, как если бы мы переводили лирический шедевр Пушкина на плоское бытовое просторечие».

 

П р о т.    А л е к с а н д р    Ш м е м а н. Собрание статей. 1947 – 1983. [Составитель и редактор Е. Ю. Дорман. Предисловие А. И. Кырлежева]. М., «Русский путь», 2009, 896 стр., портр.

 

Те, для кого насущны темы русского православного богословия, хорошо знакомы с трудами о. Александра (1921 – 1983) по истории Церкви, литургике, экклезилогии, таинствам. Но после публикации его «Дневников» (М., 2005, 2006) его читательская аудитория невероятно расширилась, ибо их автор, будучи по призванию и положению учителем веры, обнаруживает здесь свои недоумения, сомнения, моральные контроверзы, то есть необычайно приближает себя к «пасомым» и «ищущим» и тем вызывает трепетное доверие. Настоящая книга читается на горячей волне этого доверия – как публичное слово, удостоверенное интимным словом «Дневников».