Новый Мир ( № 12 2010)

Я никак не могу согласиться и с такой жесткой оценкой: «История нашего литературоведения показала (особенно в 1960 — 1970-е годы), что чем больше оно стремится быть объективной и точной наукой, тем дальше уходит от сути искусства как „выраженного отношения к миру и Богу” (слова Ходасевича из статьи «О Сирине». —А. Р.)» (там же, стр. 450). Ирина Сурат, очевидно, имеет в виду сложившийся в эти годы структурализм, который, на мой взгляд, был одним из высших достижений российского гуманитарного знания. Структурализм оставил неизгладимый след и в пушкинистике — достаточно упомянуть о работах Юрия Лотмана. Что же до отношения к миру и Богу, то литературоведение не только не обязано трактовать изящную словесность в таких категориях — ему это попросту заказано самой природой вещей.

Сетуя на возрастание «эмпирических тенденций» в изучении биографии Пушкина, автор «Вчерашнего солнца» печально констатирует: «…разрыв между изучением и пониманием углубляется: накоплен колоссальный материал, но мозаика никак не собирается в целое. А задачу понимания еще в начале века взяли на себя философы, которые — от Мережковского и Соловьева до Франка и Федотова — резко подняли уровень осмысления Пушкина как феномена, но их работы принадлежат области свободного философствования и эссеистики, мы же говорим об объективно-научном знании, об итогах профессионального исследования» («Вчерашнее солнце», статья «Биография Пушкина как культурный вопрос», стр. 15).

Повторюсь, ссылки именно на философов, а не на филологов весьма примечательны: построение пушкинской биографии как реализации духовного «феномена» возможно — вопреки желанию самой Ирины Сурат — только для «свободного философствования и эссеистики», а не для «объективно-научного знания». И вполне предсказуемо и закономерно в статьях из «Вчерашнего солнца», посвященных духовному измерению пушкинской жизни и ее связи с творчеством, появляются такие абсолютно не- и вненаучные категории, как «судьба», «Промысел», «предназначение». Причем биографу такой — основанный не на терминах гуманитарного знания, а на внеположных ему религиозных или квазирелигиозных понятиях — подход даже вменяется в обязанность[4].