Новый Мир ( № 2 2010)

и накал. Первое: нам не хватает земли — вот в чем беда и трагедия японского народа. И второе: вся наша нация от премьер-министра и императора до последнего рыбака связана узами общей судьбы, общей беды. Над нами угроза оказаться распыленными, разбросанными по свету, так давайте забудем о внутренних распрях и будем помнить, что мы японцы, что мы должны быть едины. Эти идеи не формулируются прямо, но очень явно вытекают из всего строя картины».

Иными словами, японский зритель, просмотревший этот фильм, выходит из кинозала с ощущением мощного катарсиса и, возможно, гораздо большим патриотом, чем был до просмотра. Быть может, и сам того не сознавая.

Не будем упрекать режиссера или автора романа в политической ангажированности — такие идеи воздействуют на коллективное бессознательное ровно в той мере, в какой сами являются его порождением. Посыл (как нынче принято говорить, мессидж) может и не осознаваться создателями этого посыла, руководствующимися какими-то иными, своими — хотя бы и просто меркантильными — соображениями.

Смешно, кажется, искать какую-то глубину в снятой в 1955  году на той же студии самой первой «Годзилле» — тоже суперпопулярном в Японии фильме о гигантском ящере, проснувшемся в глубинах от ядерных взрывов и крушащем все на своем пути. Однако вот что пишет Ханютин:

«Несколько лет после августа 1945 (уничтожение Хиросимы. —М. Г.) киноискусство молчало. Нужна была историческая дистанция, чтобы прикоснуться к незаживающей ране. <…> И после этой кричащей документальности („Дети Хиросимы” Кането Синдо, 1952. —М. Г.), после трагической лирики „Камней Хиросимы” К. Ёсимуры, после глубинного психологического анализа рожденного атомной бомбой шока, сделанного Акирой Куросавой в фильме „Записки живущего”, после всего этого появляется граничащая с вампукой „Годзилла” и завоевывает того зрителя, которого можно заподозрить в чем угодно, кроме несерьезного отношения к Хиросиме.

Очевидно, мы имеем здесь дело с любопытнейшим социологическим феноменом. <…> при всей своей художественной несостоятельности „Годзилла” дала японскому зрителю некий „возвышающий” вариант пережитого им страшного прошлого. Ужасы Хиросимы и Нагасаки, проигранная война, капитуляция, отсталая наука (убить страшного  годзиллу помог „кислородный окислитель”, изобретенный японским ученым, в свою очередь убившим себя, чтобы изобретение не было использовано во зло. —М. Г.) — все „переигрывается” в фильме „Годзилла”».

И дальше: