Новый мир, 2000 №07

Отец в то время работал инженером на большом авиационном заводе, построенном в излучине Москвы-реки в Филях. Позднее этот завод стали называть — по фамилии директора, погибшего в авиакатастрофе, — заводом имени Горбунова. Впоследствии завод был переименован в завод имени Хруничева, но имя Горбунова все же не кануло в Лету, сохранившись в названии Дома культуры, которое позднее превратилось в известный московский топоним «Горбушка».

Родители после свадьбы жили там же, в Филях, снимая комнату в деревенском доме. В нем прошли первые месяцы моей жизни. Сейчас ни дома, ни деревни давно уже нет. Нет и речушки Фильки, на которой стояла деревня: Фильку убрали в трубу и по этому месту прошла трасса метро.

В конце 1929 года отец получил в одном из домов, построенных заводом для своих сотрудников, двухкомнатную квартиру. В ней вместе с нами поселились бабушка и ее сестра Клавдия Павловна, послужившая, как я уже рассказывал, А. П. Чехову прообразом Ольги Прозоровой. Работали папа и мама, бабушка получала небольшую пенсию. Кроме того, она получала денежные переводы от сына из Парижа, которые давали ей возможность покупать продукты в магазинах Торгсина. Я до сих пор помню конфеты, которые она привозила оттуда брату и мне…

В 1932 году в газете «Правда» появился фельетон Михаила Кольцова «В норе у зверя», посвященный генералу П. Н. Шатилову и его деятельности в Русском Обще-Воинском Союзе, созданном в 1924 году генералом Врангелем. Шатилов возглавлял в нем большой отдел, курировавший работу с эмигрантами во многих странах Европы, а также в Египте, Сирии и Палестине. Кольцов описывает, как он с коллегой-французом, выдавая себя за французского журналиста, посетил РОВС и взял интервью у генерала Шатилова. Это вызывает большие сомнения: сотрудники РОВС прекрасно знали про огромный интерес к ним со стороны агентов НКВД и были предельно внимательны к незнакомым визитерам с улицы, особенно тем, которые выдавали себя за французов, но говорили с русским акцентом. Поэтому оставим сказочку про интервью на совести Кольцова, просто посмотрим на моего двоюродного дядю глазами враждебно настроенного по отношению к нему корреспондента газеты «Правда»:

Из боковой двери выходит еще не старый мужчина с длинной кавалерийской талией. Он оправляет на ходу пиджак. И предупредительно улыбается двум приподнявшимся со стульев французским журналистам:

— Месье… Ву дезире?..

Он проводит в свой кабинет: небольшая комната с грязноватыми обоями. Он усаживает у стола. И слушает наши вступительные французские любезности, и отвечает, пытливо смотрит, и я тоже смотрю полуприкрытыми глазами — так вот какой вы, ваше превосходительство Павел Николаевич Шатилов! Вот куда вас занесло!

Тетя Вава и отец очень опасались, что фельетон в «Правде» про их двоюродного брата может ударить по ним, однако все обошлось.

Относительно размеренная и спокойная в моих детских воспоминаниях жизнь подошла к печальным событиям 1935–1936 годов. Началось все с попытки дяди Виктора пригласить бабушку к себе в гости в Париж. Приглашение пришло весной 1935 года. Бабушка обратилась за разрешением на выезд. Разрешение было дано, однако без права вернуться. Пожилую женщину поставили перед необходимостью выбирать между своими детьми. Бабушка отказалась от поездки на таких условиях, однако с этого времени ушла в себя, потеряла всякий интерес к жизни, вскоре заболела туберкулезом в открытой форме, слегла и больше уже не встала.

Незадолго до смерти, наступившей 23 февраля 1936 года, она написала Виктору Дмитриевичу последнее письмо:

Бесценный мой Виктор, хочу написать тебе, пока я еще не окончательно ослабела, последнее письмо. Я лежу пластом, а если встаю по разным делам, качаюсь во все стороны. Прощай, мой ненаглядный, желаю тебе, дорогой Денизе и деткам счастья на долгие годы. Вы такие хорошие родители, детки у вас такие чудесные, что счастье должно сопровождать вашу жизнь.

О моей смерти тебя уведомят. Целую тебя, мой бесценный, бессчетное число раз, дорогую Денизу, которую я оценила и полюбила, и моих родных прелестных внучек.

Мама.

Я так страдаю физически и морально, что с нетерпением жду смерти как избавления.