Новый Мир, 2000 №10

Гусь, у которого горло забито песком.
Песня варяга, и профиль его на щите,
вбитом в песчаник.
Русь, по которой гуляют басмач и ревком.
Стаи русалок, закатанных по простоте
в битум, печальник.
Есть на лице моем место: лети и садись,
черная кряква, чирок, шилохвость и кулик,
чернеть, лысуха.
Ясень и пихта, фиалковый корень и тис,
лотос подземных озер, золотой сердолик
в органе слуха.
Лебедь-кликун заселяет мое зимовьё,
сокол-сапсан обручает Сихотэ-Алинь
с синей пучиной.

Все это дело мое, не твое, а мое.
Если немного твое, то похоже на клин
стаи гусиной.
Коллекционным оружием грянем хвалу
нищему ветру, плутая по грани земли,
как молокане.
Мордой возили и нас по чужому столу.
И государственный пыльник в базарной пыли
на великане.
Нечего мне процитировать — точит слезу
сердце, набитое ритмами со стороны
Азии Средней.
Мы недоели морошки — в дремучем лесу
буйные крики летят из кремлевской стены,
пьяные бредни.
Честный язык, намоловший немало вранья,

шаг по брусчатке, впечатанный в камень сырой,
горькое горе.
Сколок погибшего слова под сердцем храня,
около рынка по воздуху шарю рукой
в северном море.

Высокий берег

Свою чеканили монету,
хлеб в метрополию везли,
по вечному скучали лету
на северном конце земли.
Цикорий цвел, изнемогая
от блеска бронзовых зеркал, —
сияй, Горгиппия родная!
И козы блеяли со скал.
Над морем сероводородным

звенел закатный алый шар,
и на ветру международном
лес полыхал, шумел базар.
Гремели орды лавой конной
по раскаленному песку
и женщин с грудью обнаженной
прихватывали на скаку.
О преходящих непогодах
высокий берег умолчит,
и о шести моих походах[6]
молчит кладбищенский гранит.
Но говорят аборигены
о новых дырках на ремне,
и спорит скарабей священный
с навозным братом — обо мне.
При мне рожает мать-природа,

раздвинув лядвии свои.
Язык ушедшего народа
поет, как в море соловьи.
Пчела с цикадным подголоском
под Марриконе запоет,
и тутошним беленым воском
залепит уши мореход.
За крепостной стеной домашней
сдается комната в любой
разрушенной турецкой башне,
встающей в дымке голубой.
Хвала шести моим походам
за то, что я еще могу
меж кладбищем и винзаводом
жить на высоком берегу.

* * *