Новый Мир ( № 5 2005)

Валентин Лукьянин.Философские страдания русского ума. Разговор с философом Константином Любутиным при свете уральского снежного утра. — “Урал”, Екатеринбург, 2005, № 2.

ГоворитКонстантин Николаевич Любутин:“Теперь „диамат” как обязательную для изучения дисциплину упразднили. Это понятно: если не сам он, то уж его преподавание в вузах точно рассматривалось как важный момент идеологического укрепления демонтированного нынче государственного строя. Упразднить-то упразднили, но получилось по Щедрину: я, дескать, понимаю, что мужика пороть гнусно, но что взамен? Философская подготовка необходима — ее и оставили, но отведенное на нее учебное время заполнили эклектической окрошкой, которая помогает формированию интеллекта еще меньше, чем пресловутый „диамат”. Тот хоть, при всех своих догматических перегибах, формировал трезвое, ответственное отношение к научной методологии. Можно сказать и грубее: держал мысль в узде. А нынче „плюрализм”, доведенный до абсурда, создал иллюзию, что методология — это и вовсе какой-то утративший смысл рудимент. Это особенно заметно, когда читаешь диссертации”.

Любовь по заслугам.Беседовала Анастасия Доронина. — “НГ Ex libris”, 2005, № 5, 10 февраля.

Говорит поэтАлексей Цветков:“Кризисы в американской и русской литературе совершенно разнородны, и о них трудно говорить в одном контексте. Под американской я имею в виду всю англоязычную, потому что она представляет собой ее крупнейший раздел. И в целом никакого кризиса в ней нет, несмотря на регулярные слезы книгоиздателей, большинство жанров находится в расцвете, и я мог бы навскидку перечислить десяток-другой просто замечательных прозаиков, начиная с Филипа Рота и Сола Беллоу (хотя последний, конечно, уже сошел с дистанции). Кризис в поэзии реален, и это в значительной мере кризис просодии. У его истоков — Роберт Лоуэлл, начинавший как виртуоз классической метрики, а затем посреди карьеры полностью изменивший манеру: книга„Life Studies”написана полностью верлибром, причем крайне скупым, которого не спутаешь с плотной прозой. Сама эта книга замечательна, но то, что из нее вышло, обернулось некоторой засухой, и засилье этого предельно разжиженного письма было долгим и тяжким”.