выбранная автором для переопределения реальности, непрерывно монтируется из смысловых вспышек, знаковых кадров, сформировавших память и психику того или иного действующего лица. В конце-то концов, следование пресловутой “деревенской тематике” в “Земле Гай” есть не смысл, но способ: авторская установка подачи человеческого материала, усугубление обыкновенности — то есть выбор такой точки места и времени, которая могла бы выступить моделью всего мироздания. Деревня подходит идеально — в качестве сгустка итога и первоначала одновременно, в качестве архетипа первоосновы — и вместе с тем наглядного доказательства краха, распада, расщепления всяких основ. Действие, разворачиваясь в деревне Куйтежи (“Ленкина свадьба”), в поселке Гай (“Земля Гай”), происходит, однако, и по ту сторону времени; вне этого второго плана реальность происходящего ничем не объяснима и уж тем более ничем не оправдываема — во всяком случае, если под оправданностью понимать привычное “мера за меру”, а под объяснимостью — логику причинно-следственной связи, вытекающую из закономерности общего хода вещей. Архетипичность ситуаций, куда вгоняет своих персонажей Мамаева: ситуация первой любви, ситуация рубежа, выбора, ситуация смерти — оттеняется экстремальностью внешних условий, ясность мотивировки перебивается яркостью кадра. Логическая конструкция сломана, сбита любимыми героями Мамаевой, подстраивающими мир под собственную систему координат; этот явный смысловой сбой, это странное сочетание искомой осмысленности бытия и ничем не прикрытого абсурда делает прозу Мамаевой необходимой читателю современной литературы в его попытках понять эту литературу и себя самого.