Новый Мир ( № 6 2007)

Он и срабатывает — в повести “Земля Гай”, повести, предельно заострившей изначальное мамаевское ощущение распада, раздробленности, рискованности человеческой жизни; обороты прибавляются — возрастает динамика, возрастает графическая резкость изображения, компенсирующая некую непроясненность сюжетных интриг. Изначальная отсылка к Книге Иова по крайней мере задает параметры поиска, высвечивает в памяти ситуацию испытания, но это в любом случае есть только закадровое понимание, закадровая оценка происходящего, и то — если хватит сил удержать этот ключ к подтексту на фоне острого ощущения причастности к откровенной, кричащей из каждого кадра трагедии человеческого сиротства. В “Земле Гай” нет уже ничего, что проблескивало позитивом в дебютной повести Ирины Мамаевой: ни пестрого, суетного мирка молодежи с ее немудрящими радостями и заботами, ни семейной основы, так или иначе держащей мир. Некрасивы судьбы, неприбраны души, оборваны связи; и если в “Ленкиной свадьбе” еще крепка закваска клана гуляевских, хотя и эта цепочка рвется на Ленке, то здесь сюжет болевую свою кульминацию получает в начале: мир слетает с орбиты, потому что девочку Ксюшу увозят в детдом. Читатель, оглушенный стартовой сценой — с детским криком, с плачем отца, с чужими людьми в неприглядном бараке — хватается за текст все с теми же поисками мотивации: как? почему?! У девочки есть дом. У девочки есть отец. В школу девочке в возрасте четырех лет еще рано; в чем дело?

Дело в том, что многослойность текстовой сферы Мамаевой просматривается постепенно — внешне расшатанный и аморфный мир в действительности наэлектризован, души, потерявшие опору, мечутся, наталкиваясь друг на друга, а место бесхитростной Ленкиной “правды небесной” занимает абстрактная конструкция циркуляров и правил, подгоняющая под общий знаменатель любое человеческое движение. “Что вы так расстраиваетесь, Василий? — наклоняется к цыгану председательница комиссии по делам несовершеннолетних — а крики девочки, исчезающей из его, Васькиной, сломанной жизни, еще слышатся со двора. — Мы и о вас позаботимся. <…> в райцентр, в дом престарелых, устроим. Там хорошо: печь топить не надо, готовить еду не надо, коров опять же пасти не надо — лежи себе на диване да телевизор смотри, а? Не надо благодарности — это моя работа: помогать людям”. — “Сука ты”, — честно отвечает Василий. Если мы уже настроились на пульс подтекста произведения — эта реакция вполне предсказуема.