Новый Мир ( № 6 2011)

Возможна, однако, и прямо противоположная точка зрения. И оказывается, что скептическое отношение к тому же слову, недоверие к его творящей, преобразующей функции тоже выказывают именно фантасты. Тут, конечно, первым приходит на память роман Татьяны Толстой «Кысь» (2000), получивший внутри собственно фантастического цеха свою порцию упреков во вторичности. Действительно, постъядерный мир, всяческих мутантов и всеобщее одичание кто только не малевал. Есть, однако, некоторое отличие. Толстая одна из первых написала о бессилии культуры вообще — культуры как способа воспитания, преобразования человека. Собственно, именно книги заглушили у дорвавшегося до них мечтателя, а потом функционера Бенедикта «души дыханье», то человеческое, что еще как-то теплилось в нем. Недаром книжная полка Бенедикта, любителя почитать, составлена по сугубо формальному признаку — так мог бы скомпоновать книжную полку компьютер.

Десятью годами позже в издательстве «Снежный ком-М» вышел роман Владимира Данихнова «Девочка и мертвецы». Действие его разворачивается не на постъядерной Земле, а на некоей планете, колонизированной русскими поселенцами. Однако, несмотря на демонстративную культуроцентричность текста (поселения тут называются Толстой-Сити, Есенин да Лермонтовка, герои рассуждают о душе и Боге, а ожившие трупы-зомби цитируют Пастернака и Бродского), ничего хорошего в мире, придуманном автором, не происходит. Грубый и отвратительный Ионыч измывается над единственной положительной героиней (положительной ли? Стоит ли восхищаться кротостью и добротой, если они провоцируют зло?) — девочкой Катенькой, а тихий и трусоватый сокольничий Федор Михайлович не может ее защитить. Немотивированная агрессия, злоба, безнаказанное издевательство над слабыми, даже некий странноватый, символический каннибализм спокойно сосуществуют с любовью к Великой Русской Литературе. Собственно говоря, все как в жизни, только грубее и проще. Или как в той же Великой Русской Литературе.