Автор (Владимир Данихнов, напомню, финалист «Дебюта» и лонг-листер крупных национальных премий) жестко обошелся с читателем, привыкшим с придыханием относиться к русской классике. Он как бы экстраполировал ее основные тренды, доведя их до абсурда. Вместо сложного Свидригайлова такой же сволочной и брутальный, но простой как мычание Ионыч. Вместо кротчайшей, но все же сохранившей зачатки личности Сонечки Мармеладовой — абсолютно кроткая, абсолютно беззащитная Катенька, из беззащитности которой как раз и проистекают безнаказанность Ионыча, трусость Федора, гибель ее друга Марика… Вместо нерешительных, мятущихся, колеблющихся меж злом и добром многочисленных героев многочисленных русских романов — такой же нерешительный и совершенно бесполезный, слабохарактерный Федор Михайлович, от которого по привычке к классическому развитию сюжета все ждешь какого-то поступка, внятного и вменяемого, а он все не совершает его и не совершает… Вместо серой массы забитых крестьян — серая в буквальном смысле, их так и называют — серые, — масса живых мертвецов, которые «ходят по снежным равнинам, изредка декламируя неведомо зачем короткую строчку из стихотворения» [20] и готовы в буквальном смысле отдать себя на съедение сильным мира сего. (Впрочем, и они — совсем «как в жизни» — рано или поздно превратятся в нечто страшное и грозное, уже по-настоящему смертельное.)
В рецензии [21] , опубликованной на Полит.Ру (журнал «Лукоморье»), сцены с пожиранием «окончательно убитых» мертвяков названы «реализованной метафорой России, пожирающей самое себя». В принципе роман «Девочка и мертвецы», как и любой сложный, многоплановый текст, можно понять и так («Кысь» Толстой тоже вызывала многочисленные «социальные» аллюзии). По мне, однако, речь здесь идет скорее о бессилии языка, о бессилии литературы. Ни толстовская ясность, ни достоевский психологизм, ни платоновское косноязычие, ни гайдаровская романтическая приподнятость — все, что так или иначе спародировано Данихновым, не способно изменить мир ни на вот столечко.
Другого инструмента для изменения мира у нас, однако, вообще нет.
Книги
Книги
*
Шмуэль-Йосеф Агнон.
Рассказы о Бааль-Шем-Тове. Перевод с иврита С. Гойзмана. М., «Текст», «Книжники», 2011, 605 стр., 5000 экз.