Новый Мир ( № 7 2007)

Действительно выдающаяся вещь, попав в поле отчетливых ожиданий, воспринимается в меру этих ожиданий. Урезается по общей рамке — это не абсолютный закон, конечно; иногда возможны прорывы, но психологически мы проходим что-то вроде калибровки по контексту. Это как реклама по телевидению супердорогих телевизоров — абсурд, если вдуматься, потому что я ведь вижу картинкуна том экранев меру качества своего, транслирующего, телевизора. Или не на уровне метафоры, а буквальный психологический эксперимент: профессор, не меняя интонации и абсолютно не к месту, вклеивает в текст лекции нецензурное слово. На кассете оно есть, но аудитория его попросту не слышит, “вырезает”. Лекция идет своим чередом.

“Архипелаг ГУЛАГ” в “Новом мире”, который в годы перестройки листал твой сосед по вагону метро, тот же “Архипелаг” в Интернете, он же на нечетких фотокопиях четверть века назад — разные произведения. Читателю предоставляется подвигать по заявленным чуть выше культурным полям, например, “Мастера и Маргариту” или “Сто лет одиночества”, чтобы оценить, под каким углом зрения и в какой степени будут восприняты эти вещи.

 

Давайте возьмем по одному так или иначе признанному прозаику из каждого сектора и составим ряд. Например: О. Павлов, Т. Устинова, М. Успенский, Б. Ширянов, О. Зондберг, С. Сакин. Теперь я постараюсь сделать максимально ответственное (хоть и негромкое) высказывание: яудивлюсь,если увижу рядом хотя бы двух любых авторов из упомянутых шести. (А уж что не видел, так это точно.) Большинство из них — москвичи и, наверное, как-то где-то пересекались, но никаких литературных перекличек тут нет. Нет серьезного предмета для общения. Вроде они все литераторы, прозаики, но когда начинаешь уточнять понятия, это получается скорее омонимическое соответствие, как междумашинистомимашинисткой,— звучит похоже, но по сути очень далеко.

Когда единственный раз за историю устной литературной жизни Москвы последних пятнадцати лет попробовали свести в одном зале фантастов и “нормальных” писателей, ничего не получилось. Или, как принято теперь выражаться, получился когнитивный диссонанс.