Новый Мир ( № 7 2009)

В советское время употреблять слово “я” было не принято, в том числе в научных текстах. Даже свободомыслящие коллеги утверждали, что надо писать не “я”, а “мы”, а еще лучше - вовсе безличное “думается”. Я возражал: позвольте,яэто сделал,ямогу ошибаться,мнеи отвечать, а писать “мы” - значит увековечивать собственные заблуждения под маской скромности.

Конечно, на это можно сказать, чтоя- последняя буква в алфавите, а желаниеякать- проявление нарциссизма.

Между тем не так страшен нарциссизм, как его малюют.

Первым о нем заговорил Фрейд, а классиком нарциссологии стал его последователь Хайнц Кохут. Согласно его “Analysis of the Self” (1971), нарциссизм - это либидозное дополнение к эгоизму инстинкта самосо­хранения, тогда как христианская культура превозносит альтруизм и заботу о других, осуждая эгоизм и заботу о собственной лич­ности. Преодоление лицемерного отношения к нарциссизму так же необходимо сего­дня, как в свое время преодоление сексуального лицемерия, провозглашенное Фрейдом. Следует не отрицать желание личности блис­тать, а понять его законность.

В СССР соборно-христианские запреты подменялись официальным коллективизмом, но продолжали господствовать. Моральной цензуре нарциссическое начало подвергалось даже в такой естественной сфере его действия, как поэтическое творчество.

Интересный пример преодоления этой цензуры – в очерке о Шопене (1945) Б. Пастернака, который умел, трудясьзаодно с правопорядком, по возможностине отступаться от лица. Творчество Шопена, писал Пастернак,

 

“всегда биографично не из эгоцентризма, а потому, что, подобно остальным             великим реалистам, Шопен смотрел на свою жизнь как на орудие познания всякой жизни            на свете и вел именно этот расточительно-личный и нерасчетливо-одинокий род существования”.

 

Нарциссическая сосредоточенность Шопена на себе и своей биографии предстает приемлемой благодаря отклонению напрашивающихся упреков в эгоцентризме; выдаче ему охранного ярлыка реализма; демократизирующему приравниванию его жизни ко всем человеческим жизням; и наконец, эффектно аллитерированному, почти каламбурному, образурасточительно-личной нерасчетливости –как бы прямой противоположности нарциссизма.

Скрыто нарциссична, по сути дела, вся поэзия Пастернака, в которой, с одной стороны, лирический субъект заслоняется окружающим, с другой же - окружающее предстает системой метонимических проекций этого субъекта, а иной раз и откровенно принимается его разглядывать, ставя в самый центр внимания. Ср.:

 

У плетня