Новый мир. № 9, 2002

Из мрамора бесформенного было
так хорошо и трудно эту грудь
освобождать, что дрема охватила
его — и пять столетий не стряхнуть.
Он все проспал, разметанный устало,
не в силах майку сбившуюся с плеч
снять, — словно вар, Европа клокотала,
теряя кровь и смешивая речь.
И, монумент мильоноликой плоти,
тысячелетий длящаяся нить,
он спит, как завещал Буонарроти.
Silentium! Не смей его будить!

2001.

Ангелы

Миодрагу Павловичу.

1

Посылающий весть
безответных ударов,
Громовержец, ты есть
хоть ничто — для радаров.
Твоей сути копье
не достанет земное:
разве — скинешь свое
оперенье стальное,
сам же — канешь во тьму
(невозможно сужденье
о тебе по нему).
Не летучая мышь —
ты, не ястреб, а лишь —
пустота отчужденья.

2

Как и в птичьем зрачке,
для небесных уродов
сто веков, сто народов —
на смешном пятачке.
И что знают они
о Дунае, о Доне —
вроде линий ладони:
если хочешь — сомкни.
И зови — не зови,
не вмещает их воля
ни тоски, ни любви.
Лишь зачем-то течет
в них магнитное поле —
и куда-то влечет.

1999, 2001.

Дама с единорогом. Музей Клюни

Александру Леонтьеву.

Так эти гобелены хороши,
что и душа, как вышитая дама,
пять чувств земных — радетелей души,
пять оснований радужного храма,
где ткет ее из сора бодрый Дух
и оперяет царственное Слово, —
вкус, осязанье, обонянье, слух
и зренье — все, созрев, вернуть готова.
К чему ей, знавшей щедрую тщету
любви и спесь слепящего искусства,
они — пускай сольются в чистоту
шестого, всеобъемлющего, чувства —
того, что ей подносит истый конь,
лазурь взрезая белоснежным рогом:
она уже пережила огонь,
который люди называют Богом.

2001.

К Гермесу

Тоже в каске, как призрак в студеном и ртутном романе,
ты, Меркурий, — солдат незаметно ведомой войны —
в умозрительных крагах, с махоркой в незримом кармане,
и измараны глиной твои неземные штаны.
Среди груды кремней, с безутешно-немым автоматом,
ты блюдешь перевал в неизвестное — так же, как встарь;
и мечтательный век, расщепивший державы и атом,
вновь листает в землянке свой сербско-хорватский словарь.
Или он в самом деле взошел на волшебные склоны,
где гуляют лихие стрелки и веселые клоны,
где закончен угрюмой истории славный поход?
Или просто в горах, где гнездятся поющие скалы,
где ваяют орлицы из лиц костяные оскалы
и находится издавна в царство подземное вход?

* * *