Новый Мир ( № 9 2008)

А так взглянувши, сказать в первую очередь о том, что развитие любви Агафьи Матвеевны описано в романе Гончарова умышленно медленно. Причем не только в соблюдение условий жанра, но и под стать общему ритму обломовской жизни. Сначала (и будто невзначай, исподволь, но все же изнутри) возникает в ткани авторского слова неторопливое вглядывание, вчувствование и вникновение в само внезапное событие любви. Неторопливо же разворачиваясь после в осмысление и понимание, череда этих замет созидается в особенную “философию любви”.

В способе описания этой, совсем уж вроде бы не чаянной его героем, отдельной истории любви и проявилось ярче всего одно отличительное свойство книги в целом. Свойство, суть которого состоит в плодотворном совмещении на ее страницах психологически тонкого драматизма и доброго, сочувственного юмора. То философски емкое свойство участливого гончаровского слова, которое с полным основанием можно назвать “умом в сердце”1.

Вначале, однако, речь пойдет о предмете, от любви далеком и ей вроде бы совсем стороннем. “На нем (Обломове. —В. Х.) был халат из персидской материи, настоящий восточный халат, без малейшего намека на Европу <…> без талии, весьма поместительный, так что и Обломов мог дважды завернуться в него. <…> Хотя халат этот и утратил свою первоначальную свежесть и местами заменил свой <…> естественный лоск <…> благоприобретенным, но все еще сохранял яркость восточной краски и прочность ткани. Халат имел в глазах Обломова тьму неоцененных достоинств: он мягок, гибок; тело не чувствует его на себе; он, как послушный раб, покоряется самомалейшему движению тела”.

Что, прежде всего иного, примечает в этом отрывке взгляд читающего?

Конечно, мастерски выразительную “фламандскую” живописность слова. Но не только. Чуть более сосредоточенно настроясь, он примечает еще, что перед ним не только живописно щедрое описание халата, но и емкий, выразительно одушевленный “халатов портрет”.