Новый Мир ( № 9 2008)

Но такой психологически сложный — хотя по глубине и подлинности сочувствующего юмора бесспорно цельный — взгляд писателя на упрямое пристрастие Ильи Ильича к “жизни в халате” вовсе не разделяется персонажами романа. Не столько даже не разделяется, сколько требовательно оспаривается, а то и прямо опровергается. Все заодно и каждый на свой манер над этим пристрастием насмешничают, мягко (подобно Ольге) за него Обломову пеняют, глумливо (вроде Тарантьева) его вышучивают или даже (как Штольц) со всей нетерпимостью взыскательного дружества нещадно бранят. Бранят, зачастую не ведая, что “жизнь в халате” — это знак одного из основных образов его мира. Того особенного, несуматошного мира, важнейшими возможностями которого являются свобода, покой и философское доверие к себе.

Правда, одно исключение из этого темпераментного согласия бранных мнений все же есть. Это мнение Агафьи Матвеевны Пшеницыной. Стихийное, обоснованное не рассудком, а чувством — догадливое мнение об особой роли и ценности халата в жизни его владельца. Причем роли не губительной и ценности не мнимой (как склонны думать остальные), а, наоборот, с жизнью сообразной, сугубо естественной, но прежде всего глубоко личной — не вещной.

Происходит же это мнение из тоже “особого” — всеохватного, но немногословного — ее отношения к самому Илье Ильичу и к помянутым уже образам его мира. В первую очередь — к пристрастиям, привычкам, вкусам и предпочтениям: проще говоря, к его житейскому покою. Именно в этом пристальном, бережном внимании Агафьи Матвеевны к удобству его жизни — удобству и уюту совсем простому — и проявляется ее вдохновенно бескорыстная, благодарная, а главное — чувствительная к потребностям его души любовь.

Вот несколько выразительных примеров, постепенно выявляющих как само это отношение, так и его движение на глубину ее сердечного чувства. В первом эпизоде мимолетный разговор о халате происходит уже в “домике на Выборгской”, в самый, пожалуй, душевно непокойный период обломовской жизни. Период, когда решение о женитьбе на Ольге уже принято, но сомнения в его правильности в Обломове не только не утихли, а с каждым днем становятся все более смятенными. Однако внешне Обломов лишь оцепенело задумчив и молчалив. Но вот появляется повод, и он охотно отвлекается на житейские разговоры с хозяйкой или даже на непринужденно мужское ею любование. Словно боясь думать или стараясь забыть о непозволительной затяжке с решительным словом о свадьбе.