Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Я занимался в зале несколько часов — сколько хватило сил. А затем, приняв холодный душ и натянув на себя одежду, отправился бесцельно бродить по улицам полупустого Генераторного. В какой-то момент меня кольнула совесть из-за того, что я бросил свой коммуникатор дома и, может быть, заставил маму волноваться из-за того, что я не отвечаю на звонки. Но даже эта мысль не заставила меня вернуться домой. Приду к полвосьмого, или к восьми.

Я не хотел думать о том, что мне предстоит отъезд. Неизведанное будущее, которое ранее манило меня, больше не казалось желанным и притягательным. Наоборот, хотелось отмотать часы назад — до того места, где мы вместе идем по тихой заметенной снегом улочке, провожая папу. Я бы сказал ему, чтобы он не ехал. Не знаю, как, но я заставил бы его остаться. Я не давал бы ему никаких обещаний. Сказал бы, что если он уедет, то я первым запишусь в народную дружину и специально полезу под пулю. Я нашел бы какой-то способ его убедить.

Мои скитания не имели никакой особой цели.

Я потолкался около Привартного рынка и Западных ворот, но здесь мне было уютно — все было наполнено суетой, волнением и горечью расставания. Несчастные женщины и старички, сгорбившись от тяжести своих сумок, держа за руки несчастных детей, тоскливо оглядывались на свои дома, которые вынуждены были покинуть, или ругались друг с другом, чтобы занять лучшее место в автобусе. Дочери, жены и матери безутешно рыдали, уткнувшись в грудь своих любимых мужчин, которых какие-то злые люди нарядили в висящий на них дурацкий камуфляж, навешали на них кучу брони, подсумков и всяческих страшных штук, не имеющих никакого отношения к их мирной профессии. «Дружинники» кусали губы, чтобы сдержать слезы, неловко пытались бравировать, смущенно оглядывались на товарищей и командиров. Командиры курили, строго поглядывая на часы и недобрым взглядом косясь на небо. Один из командиров оказался Григорием Семеновичем, физруком, но он был поглощен своими делами и не узнал меня. И хорошо, что не узнал. Я не хотел здесь быть. Здесь все такие же несчастные, как я. Мое собственное несчастье кажется мне здесь таким жалким, оно просто растворяется в океане слез и печали.

Я пошел отсюда прочь, но, когда проходил мимо поселковой администрации, на глаза едва не навернулись слезы. Это было место, где папа работал, где я проведывал его, приносил бутерброды. Пришлось ускорить шаг. Я шмыгнул в переулок Стойкова, но здесь стало еще хуже. На меня смотрел памятник Героев-спасателей, нереалистично-мужественное лицо мертвого болгарина. Но я-то знал, я один знал, что бронзовый истукан смотрит на меня глазами настоящего героя, Владимира Войцеховского, моего отца, который никогда и ничего не боялся, который всегда делал то, что должен был, невзирая на опасность. От волнения стал комок в горле, я отвернулся от памятника, пошел дальше.

Я прошел мимо школы, остановился и долго глядел на нее, тоскливо вспоминая будничные, легко решаемые проблемы и смехотворные тревоги, которыми я жил в этих стенах. Я вспомнил свои однокашников — друзей и просто знакомых, которых я привык видеть каждый день на протяжении долгих лет, а не знаю, где они и увижу ли я их еще когда-то.

Ноги сами привели меня к Двенадцатой улице. Я покосился на бревенчатую избу Зинаиды Карловны, в недрах которой таились мрачные свидетельства поклонения безумной пророчице. Я подумал, что Вита Лукьяненко с мамой, наверное, сейчас там — никуда не уехали, стоят на коленях на холодном каменном полу подвала и молятся своему жестокому Богу, который заставляет людей страдать, туманно обещая рай преуспевшим в боли и самоотречении. Мне и моим родителям не было дороги в этот рай — нас они видят горящими в огне.

Я остановился перед закрытым ролетом двери в хорошо знакомом одноэтажном здании, выглядевшем теперь сиротливо и бедно без неоновых вывесок и голограмм. Ролет, на котором баллончиком с краской было выведено безобразное граффити, был запертой дверью в еще один потерянный рай. Компания Dreamtech эвакуировала свой филиал из потенциальной «горячей точки». Прекрасная Миневра больше не приветствует бегущих от пакостной жизни подростков в своем волшебном царстве, где нет никаких глупых законов, времени и пространства, где возможно все, даже настоящая счастливая жизнь, в которой мертвые становятся живыми, а далекое близким. Они приучили нас к своему искусственному раю, в который можно попасть, не страдая. А теперь бросили наедине с нашей реальностью.

Двенадцатая улица была более людной, чем другие. Многоэтажки в этом году наконец достроили, и многие люди наконец смогли переселиться из своих замызганных хибар в долгожданные чистые квартиры. Большинство из них все еще остаются тут. Они не покинут то, к чему шли полжизни, ради новой палатки, еще более тесной и вонючей, в каком-нибудь лагере для беженцев. Если эти дома сровняют с землей — они лягут в землю вместе с ними.