Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

В «центрах Хаберна» по всему миру несчастных детишек, найденных на пустошах (в те годы, кажется, как раз начали входить в обиход политкорректные термины вроде «нежилой территории», заменившие у взрослых просторечие «пустоши») пытались обучать и внедрять в цивилизацию. Несчастные, обездоленные детки, которых удалось отловить на просторах разрушенного мира, были подобны диким зверькам. Зачастую они не были знакомы ни с единым человеческим словом, привыкли питаться падалью и отбросами, тяжело болели и были облучены радиацией.

Центр Хаберна в Олтенице состоял из мужественного коллектива врачей, в основном психиатров, взявших на себя тяжкое бремя адаптации искалеченных чад к нормальной жизни. Своими трудами лекари сумели превратить в полноценных членов общества многих несчастных зверенышей. Правда, еще больше оказалось тех, с кем медиков постигли неудачи. Но, так или иначе, проделанная ими работа заслуживала искреннего восхищения.

Мама лишь горько усмехнулась, когда однажды я пересказал ей конспирологические теории, распускаемые на одном из веб-порталов, о том, что детей из центров Хаберна используют для трансплантации донорских органов и бесчеловечных медицинских экспериментов. «Когда делаешь добро от души — не ждешь ни от кого благодарности», — кажется, она ответила что-то такое.

Мама была одной из наиболее самоотверженных и преданных сотрудниц центра. Она не жалела для своей работы ни сил, ни времени. Даже во время беременности и после моего рождения она не переставала печься о своих воспитанниках, которые были целью и смыслом ее каждодневной кропотливой работы и о которых она, как и сегодня, всегда рассказывала взахлеб, возвращаясь домой.

За беседой мы и не заметили, как, двигаясь в потоке сошедших с автобуса людей, доковыляли до нашего дома номер двадцать семь. Это была новенькая пятиэтажка рядом с главным перекрестком Украинской и Центральной улиц. Пятиэтажку называли не иначе как Председательский дом, потому что с момента его постройки тут жили все председатели поселкового совета. Здесь выделяли квартиры только заслуженным жителям, представителям местной «элиты» — насколько это слово могло быть уместно в нашей демократичной общине, где не принято было слишком сильно задаваться и ставить себя выше других.

Вход в Председательский дом сторожил дворник, а по совместительству консьерж. Этот тучный румын преклонных лет по имени Григор бдительно следил, чтобы в опрятные сени элитного дома не проник какой-нибудь проходимец, который бы мог все там загадить. Бездомных, правда, в Генераторном не водилось, поэтому Григор вполне мог позволить себе выполнять эту обязанность расслабленно, с полузакрытыми глазами, расплющивая их только для того, чтобы потребовать от кого-нибудь тщательнее вытереть ноги. Мы с мамой, как обычно, поздоровались с дворником, но тот не ответил — со слухом у старика было туговато.

Тщательно обив обувь о решетку и преодолев двойную дверь, мы очутились в светлом отапливаемом конвекторами парадном со свежей побелкой на стенах и потолке. В холле дома новомодная интерактивная система в виде воздушного экрана соседствовала с обыкновенной доской объявлений, за стеклом которой пылились распечатанные на принтере листы A-4, таящие в себе самые разные просьбы, уведомления, требования и даже угрозы, обращенные к жильцам.

У доски объявлений мы застали облаченную в малиновый домашний халат блондинку средних лет с полотенцем на голове. Это была соседка с первого этажа, тетя Галя. Среди мелких невыразительных черт ее лица доминировал крючковатый нос, необычайная длинна которого вполне отвечала ее любознательности В отличие от дворника, соседка вежливо и даже немного подобострастно поздоровалась с мамой. Я буркнул приветствие в ответ, но едва слышно и неохотно.

Мне вспомнился обрывок ее разговора с кем-то из подруг, нечаянно подслушанный мною около года назад, когда я возвращался домой из школы. Разговор был о моей маме, а точнее об одной истории, которую мама очень не любила вспоминать. И вещи в нем говорились настолько неприятные, что меня это тогда очень сильно расстроило и поразило. Дело было вот в чем.