Новый мир. Книга 1: Начало. Часть первая

Еще в 63-ем, когда мне было только два года, мама защитила диплом доктора медицины, а в 65-ом уже стала заведующей центром Хаберна в Олтенице и признанным специалистом в сфере прикладной детской психиатрии. Она выступала на многих научных симпозиумах и ее настойчиво приглашали на работу в главный офис Хаберна в Веллингтоне. Но четыре года назад ей пришлось перенести тяжелое испытание, поставившее крест на ее карьерном развитии. Один из маминых подопечных, который был по ее настоянию признан пригодным к обучению в школьном классе вместе с обычными детьми, напал на обидевшего его одноклассника и, словно дикий пес, перегрыз ему горло. Пострадавшего ребенка едва удалось спасти. Маму отстранили от работы и долго таскали по допросам в связи со служебными разбирательствами. Родители пострадавшего ребенка настаивали на уголовном наказании врача за служебную халатность. Отцу пришлось звонить по многим телефонам и унижаться перед высокопоставленными чиновниками, чтобы спасти мать от позорного увольнения.

Так вот, в разговоре тети Гали с ее подругой прозвучала совсем другая версия маминой истории, мерзкая и неправдивая. «Войцеховского жена — известная взяточница», — доверительно шептала соседка. — «Вот и в тот раз взяла на лапу от пары престарелых гомосеков, которым приглянулся один мальчик-сирота. Выписала на него все бумаги для усыновления, хотя он диким совсем еще был, и близко не прошел никакой реабилитации. Ну и…» Я не думал до этого плохо о тете Гале, но с того момента начал ее недолюбливать, а на душе еще долго оставался неприятный осадок. Маме я даже рассказывать не стал, чтобы не расстраивалась.

По итогам той истории маме вынесли строгий выговор и сместили с поста заведующей центром на должность рядового врача-психотерапевта. На этой должности она числится до сих пор, фактически продолжая руководить центром. Когда папа однажды спросил у мамы, о чем она больше всего жалеет в этой истории, мама ответила: «О ребенке, который потерял свой шанс вернуться к нормальной жизни». Она до последнего защищала своего воспитанника, утверждая, что его намеренно спровоцировали на агрессию.

— Ты о чем задумался? — спросила мама, проводя ключом-карточкой по сенсорной щели нашего дверного замка.

— Да так, о ерунде разной, — уклончиво, но в целом правдиво ответил я.

Наконец мы очутились дома и смогли сбросить с себя верхнюю одежду. Мама, едва раздевшись, устремилась на кухню, чтобы успеть накрыть стол к моменту папиного прихода. Я в это время проскользнул в свою комнату и, надев «сетчаточник», заглянул на свою страничку в социальной сети и еще несколько сайтов. Мей была в сети и написала мне какое-то сообщение со смайликами, а потом и видеосвязь включила, чтобы поболтать. Кое-кто из одноклассников, как обычно, решил уточнить у старосты пару вопросов по школьному расписанию. Еще несколько комментариев появилось под моими фотками из «Аквариуса». Джерома я в сети не видел и мог лишь гадать, чем сейчас занимается мой несчастный и гордый друг.

Своей собственной комнатой я был обязан тому, что у нас была одна из самых больших квартир в Генераторном — две комнаты, кухня и собственный туалет с умывальником. Как никак, мой папа был большим человеком в селении. Именно из-за этого кое-кто завидовал нам и мне иногда приходилось слышать неприятные вещи о маме и папе — вроде тех, что говорила тетя Галя. Но это были только отдельные неприятные моменты, на которые я старался не обращать внимания и относиться ко всем людям с дружелюбием и открытостью, как учил папа.

Поболтав с Мей и положив свой сетчаточник в футляр со специальным влажным покрытием (родители настаивали, чтобы я не пользовался им по вечерам — берег зрение), я отправился на кухню, наблюдать за тем, как мама возится с пищевым процессором. Мама сообщила, что папа уже освободился со службы и скоро будет. Болтая с мамой, временами мы с ней поглядывали на входную дверь, пока не услышали наконец за ней шаги и писк электронного замка. Это означало — папа дома.

Усталый отец всегда приходил к ужину последним. Снимал тяжелое пальто, трепал меня по голове, чмокал маму в щеку. Его движения были размеренными и спокойными, в них не было той нервозности и раздражительности, которые присущи многим взрослым на исходе изнурительного буднего дня. Честно говоря, я вообще не помню, чтобы папу кому-нибудь удавалось вывести из душевного равновесия. Даже будучи недоволен или разочарован, он сохранял полный самоконтроль.

Владимир Войцеховский был на четыре года старше мамы, росту и сложения среднего, с короткой стрижкой и приятными гармоничными чертами лица. Снизу овал отцовского лица был обрамлен темной тенью, образовавшейся за день на месте выбритой утром щетины. По долгу службы папа всегда был аккуратен — брился по меньшей мере раз в день, а иногда дважды. В отличие от щек, на макушке у отца волосы росли редко — даже на фоне короткой опрятной стрижки была хорошо заметна залысина. Впрочем, эта последняя черта вносила лишь еще один вполне уместный штрих в его интеллигентный портрет.