Сегодня выступала какая-то шишка из «Нью Харвест»: рассказывал, сколько перспективных направлений сейчас в сельском хозяйстве и какую прекрасную карьеру может построить в его корпорации выпускник интерната.
После обеда был медицинский осмотр у дежурного врача. Хотя я в этом и не признавался и упрямо отнекивался, системы показали, что мой нанокоммуниактор начал барахлить, так что мне его заменили. Я принял свою участь стоически.
Я сам не замечал, как стремительно со мной происходят метаморфозы. То, что еще совсем недавно занимало огромное место в моей жизни — поиск информации о маме с папой, война Альянса с ЮНР, мои отношения с Дженни, мечта о космических путешествиях — просто исчезло из нее. Освободившееся место заняли никчемные вещи, о которых три месяца назад я не имел ни малейшего понятия — двадцать семь правил идеального застилания кровати, семьдесят одно правило ношения униформы, триста сорок пять статей дисциплинарного устава, какие-то графики дежурств, расписания занятий и внеклассных мероприятий.
Правила, ограничения, запреты, наказания. Наказания, запреты, ограничения, правила. Я превращался в кого-то другого, кем я никогда не был и не собирался становиться. Порой тревожное понимание этого доходило до меня. Но остановить колесо я был не в состоянии.
Мои собственные родители, старые друзья из Генераторного, моя Дженни, тот же Роберт Ленц — все они казались мне далекими воспоминаниями, призраками, чем-то эфемерным, недостижимым. Мое прошлое неумолимо скрывалось за горизонтом. Воспоминания о нем оседали в самые глубины моей памяти. Все мое существо переполняла ритмичная, непрекращающаяся рутина Четвертого специнтерната.
10 мая 2077 г., понедельник. 26-ый день.
Понедельник я провел как обычный будний день, и лишь к вечеру вспомнил о собственном дне рождения. Впрочем, отпраздновать шестнадцатилетние мне все равно не удалось бы, даже имей я такое желание. Здесь это было не принято. Как терпеливо объяснил мне Петье, день рождения Димитриса Войцеховского, мальчика из селения Генераторное, мало что тут значил — гораздо более значительной датой стало 15-ое апреля, день, когда родился вознесенец по имени Алекс Сандерс.
И все-таки день не обошелся без сюрпризов.
За прошедшие нескольких недель в интернате ребята из 22-го отряда присмотрелись ко мне и сложили определенное мнение. И как раз в этот день Энди наконец решился посвятить меня в святая святых — приобщить к искусству тайного обмена информацией между учениками.
До этого я порой замечал, что ученики обмениваются какими-то непонятными жестами, но не мог понять их смысла. Оказалось, смысл был.
Несмотря на то, что между учениками редко возникала по-настоящему крепкая дружба (все боялись доносов, да и говорить свободно было невозможно) ученическая солидарность все же существовала, и способы негласной коммуникации были изобретены.
Старшекурсник показал мне по секрету пару мест, выпадающих из поля обзора видеокамер, в которых можно было тайно общаться, набирая короткие записочки на дисплее своего «пип-боя», а затем стирая их. При наборе и прочтении записок следовало плотно прикрывать правый глаз ладонью.
Ребята были уверены, что такие «записочки» не сохраняются в кэше, а нановизор не способен их зафиксировать, так как получает изображение только с правого глаза. По крайней мере, как заверил меня Энди, пока еще не было ни одного случая, чтобы кого-то наказали за содержание записок.
Для того чтобы посекретничать с кем-то, необходимо было дать собеседнику принятый между вознесенцами знак «тайный разговор» и, если собеседник достаточно тебе доверяет, чтобы согласиться на это рискованное мероприятие — отправляться с ним в ближайшее безопасное место.
Энди даже не подозревал, что, научив меня этому способу общения, он не только научил меня важному навыку выживания в Четвертом специнтернате, но и преподнес замечательный подарок на шестнадцатилетние.
12 мая 2077 г., среда. 28-ой день.
В этот день у меня впервые состоялся длинный тайный разговор — с моим соседом по комнате, Пу. Странный, молчаливый и нелюдимый парень, редко участвовавший в общем разговоре, начал подавать мне знаки как только понял, что Энди счел меня достойным доверия и посвятил в их смысл.
Впрочем, я достаточно долго не откликался на его приглашения. Во взгляде у Пу читалось тихое помешательство, от которого почему-то становилось неуютно и хотелось как-то незаметно убраться подальше. Я припомнил, как он набирал озерную воду в бутылочку, еще несколько странных случаев, и подумал, что вряд ли мне так уж хочется услышать то, что он хочет мне сказать. Я заметил, что прочие ученики сторонятся Пу и не реагируют на его знаки.