Я стоял, вперив взгляд в пол — потерянный, уничтоженный, совершенно неспособный на какое-либо оправдание или сопротивление. Образ девушки, глядящей мне в лицо, когда мой палец дергается на курке, встал перед глазами так отчетливо, будто она стояла живой прямо передо мной. Голова вдруг раскололась от дикой боли. Картинка перед глазами поплыла. В памяти начинали всплывать новые образы. Кажется, я видел еще чернокожего мальчика лет двенадцати. Он сидел на камне с биноклем, высматривая опасность. Но он не видел опасности, затаившейся среди камней совсем рядом. Не чувствовал перекрестья прицела на своей тощей груди…
— Нет. Господи, нет, — продолжая держаться за невыносимо болящую голову, прошипел я, вслепую падая на стоящий невдалеке диван.
Меня сотрясала дрожь, по коже бегали мурашки, выступал липкий холодный пот.
— Вряд ли твой бог услышит тебя, и уж точно не поможет, — без жалости и даже со злобой произнес голос Чхона, чей размытый образ навис надо мной. — Снова начинается, да? Хочешь дозу? Чтобы забыть все это?
— Да, — произнес я не своим, сломленным, жалким голосом, все еще сжимая виски пальцами и пряча лицо у себя в ладонях. — ДА, ХОЧУ, ЧЕРТ БЫ ТЕБЯ ПОБРАЛ!!!
От боли я закусил себе губу так сильно, что из нее пошла кровь.
— Я ненавижу тебя, Чхон! Ненавижу себя! То, что ты из меня сделал!.. — в ушах вдруг невыносимо зазвенело. — А-а-а, проклятье! Моя башка раскалывается, я не могу этого выдержать!
— Это пройдет, — ничуть не смутился моей вспышки генерал. — Стоит тебе принять новую дозу — и это пройдет.
— Так дай же мне ее, и закончим это! — чуть не заплакал я. — Меня больше нет, ты ничего от меня не оставил — так позволь мне хоть забыться, ублюдок!
— Нет, — издевательски проговорил генерал, искренне наслаждаясь зрелищем моих мучений. — Еще нет. Пока еще ты нужен мне в ясном сознании, капрал. Чтобы выслушать и принять к сведению мои новые распоряжения.
С огромным трудом, сцепив зубы, мне удалось совладать с адской головной болью. Обхватив себя руками, чтобы унять дрожь, я сел ровно, поднял взгляд на Чхона.
— Слушаю вас, сэр, — сдерживая ярость и боль, прошептал я.
— Ты получаешь новое назначение, капрал.
— Вас понял, сэр, — безразлично ответил я.
— Я всегда держу свое слово. Ты мог в этом убедиться. Я обещал, что ты будешь заниматься серьезными вещами, выполнять настоящие боевые задачи? Пусть кто-то скажет, что это не так! Обещал, что дам тебе возможность убивать проклятых коммунистов и их приспешников? Так ты прикончил уже добрую дюжину с прошлой осени! Но ты все еще недоволен. Не чувствуешь, что воюешь за достойное дело. Так ведь?
— Разве важно, что я чувствую? — пробормотал я.
— А вот и важно, черт побери! Я говорил тебе двенадцать лет назад, и повторяю снова: мне не нужны тупые зомби. Мне нужны бойцы с высоким боевым духом, которые знают, за что они воюют!
— Если так, то зачем тогда нужен Грей-Айленд? Зачем вы заставили нас пройти через все это? — я поднял на него непонимающий взгляд. — Я был готов сражаться, генерал. Был готов сражаться с евразийцами добровольно. Но теперь… теперь я хочу лишь забыться.
— Грей-Айленд — всего лишь инструмент. Методика подготовки. Жесткая и бескомпромиссная. Но она дала свои результаты. Ты стал лучшим бойцом, чем был. Станешь это отрицать?!
— Я перестал быть человеком. «Валькирия» и все эти психотропные препараты, все чем вы меня пичкали, сожрали мою личность, отняли память…
— Да, — не стал спорить генерал, задумчиво поджав губы. — Деформация психики у легионеров оказалась сильнее, чем требовалось. Вместо незаметного преображения, которое обещал Браун, получился грубый перелом. Но это обратимо. Возможно, так даже лучше. Иногда нужно разрушить старое без остатка, чтобы на его месте построить новое.
Я не счел нужным ничего отвечать на это рассуждение.
— Если ты не сдохнешь, то когда-то станешь офицером, триста двадцать четвертый. Будешь командовать людьми. А это можно делать лишь с холодной головой. Я поручил врачам вернуть твою психику под контроль. Пусть даже с небольшим ущербом для кратковременных боевых показателей. И они уже разработали для этого программу. В течение недели ты вернешься к стандартным дозировкам, положенным капралу. В течение следующих двух недель, с каждым днем содержание концентрата в суточной дозе будет незначительно уменьшаться, заменяться плацебо. С четвертой по пятую недели объем доз начнет уменьшаться — пока ты не дойдешь до дозировок, предусмотренных для сержантов. Начиная с шестой недели, мы начнем пытаться заменить препарат его улучшенной версией. Таков план. Он может измениться, если твой организм будет агрессивно реагировать на уменьшение доз. Но, так или иначе, ты будешь соображать, что делаешь. Если только ты сам не нарушишь режим! А если ты это сделаешь… — генерал склонился ко мне. — … клянусь, что я лично прикончу тебя. Если ты не сдохнешь раньше.
— А провалы в памяти? — спросил я, все еще не зная, верить ли его словам. — Они прекратятся?