Новый мир. Книга 2: Разлом. Часть вторая (СИ)

Маричка, едва-едва не распрощавшаяся с жизнью, заслуживала, должно быть, сейчас моего внимания или хотя бы доброго слова. Но моими действиями руководила «Валькирия», а не сентиментальность. Поэтому я даже не обратил на нее внимание. Заряда энергии в моей крови хватило ровно настолько, чтобы завершить все необходимое. Прежде всего — тщательно связать ноги и руки за спиной у плачущей Юльки, утратившей всю свою браваду и умоляющей не убивать ее, и затащить ее в заднюю часть внедорожника, на котором приехали комсомольцы, превращенную в клеть для арестантов. Затем — осмотреть салон внедорожника, вынуть ключ зажигания и убедиться, на всякий случай, что в салоне нет оружия, к которому даже теоретически можно дотянуться из-за решетки. После этого оставалось методично собрать все оружие, ценное снаряжение и средства связи комсомольцев.

Добыча оказалась добротной: два старых-добрых автомата системы Калашникова довоенного российского производства — АК-12 и АН-94 калибра 5,45 миллиметров, два почти столь же старых китайских 9-миллиметровых пистолета «тип-100», совсем проржавевший китайский помповый дробовик «тип 97-1», большое количество боеприпасов, подсумок с ручными гранатами, рюкзаки со снаряжением. Качество оружие и снаряжения было посредственным, евразийцы отдавали комсомольцам лишь все списанное и ненужное, но в данной ситуации жаловаться не приходилось.

Маричка, так и не произнесшая ни слова с того момента, как от ее головы отвели дуло пистолета, и находящаяся, по-видимому, в шоковом состоянии, отстраненно занималась в это время перевязкой раненых. Даже странно, что ей хватило на это выдержки в такой момент. Занимаясь своими делами, я слышал, как командир комсомольцев с простреленной голенью и второй раной в верхней части бедра постоянно стонал и матерился, а Петька — просто жалобно скулил.

— Я сделала, что могла, — услышал я голос Марички, когда заканчивал переупаковывать рюкзаки. — Один, у которого рана на лице, выглядит плохо.

Я безразлично покачал головой. Всех этих людей, безусловно, стоило убить. Я понятия не имел, почему мы возимся с ними.

— Оставь их, — буркнул я.

— Если оставить их так, их сожрут собаки, — прочитав, видимо, мои чувства по выражению на лице, прошептала Маричка.

— Тогда пристрели их, — пожал плечами я.

— Ты же решил взять с собой ту девушку, да? — Маричка кивнула в сторону джипа, где я запер Юльку.

Вообще-то я еще не думал об этом. Запер ее в клетке, чтобы исключить какие-либо неприятности. Но Маричка истолковала все по-своему.

— Так давай и этих с собой возьмем. Они же пленные. По нам не станут стрелять, если с нами будут пленные. Разве нет?

Я презрительно покачал головой. Наивно было полагать, что евразийцы станут церемониться ради спасения жизней троицы неудачников-комсомольцев. Их вряд ли остановил бы даже пленный кадровый офицер. Для кого для кого, а для евразийцев люди всегда были расходным материалом.

— Пожалуйста, — прошептала девушка, прочитав на моем лице колебание.

Даже не знаю, зачем я слушал ее. Но все же послушал. Остатков моих сил, временно данных «Валькирией» едва хватило на то, чтобы затащить двух стонущих и матерящихся раненых в клетку, где уже лежала Юлька. Закидывая туда второго, особенно дюжего, с кровоточащей раной на шее, я понял, что время на исходе.

— Умеешь водить?

— Немного.

— Тогда веди. Вот ключи.

— Куда ехать?

— Прямо. Едем к Генераторному. Машину бросим на подъезде к селению. Вместе с этими, — я кивнул в сторону кузова-клетки.

— А дальше?

— Дальше пешком.

Кажется, я вырубился, едва уселся на переднее сиденье. Дальше ничего не помню.

§ 63

Когда открыл глаза, понял, что над землей утро. Далеко не сразу сообразил кто я, где и почему. Пока ясно было лишь то, что я жив. В мышцах чувствовалась слабость, в горле было сухо, а голова потрескивала, как с похмелья. Но все это были волшебные ощущения жизни. Окинув подслеповатым взглядом место, где проснулся, я опознал контуры старой деревянной мельницы, брошенной еще в незапамятные времена. Вспомнил. Здесь мы остановились заночевать, если так можно было назвать состояние, в котором я вчера пребывал. Крыша уже практически не в состоянии была защитить от дождя из-за прогнивших досок. Но дождь прекратился — осталась лишь уютная умеренная облачность, благословение жителей пустошей, позволяющая путешествовать днем, подвергаясь чуть менее убийственному воздействию ультрафиолета, чем при отсутствии облачности.