— Значит, ты считаешь, что это правильно — бояться и молчать? — с болью и негодованием спросил у меня Питер. — Я ведь не противник власти. Я поддерживаю Содружество. Уважаю Протектора. Я лишь хочу, чтобы преступники были заслуженно наказаны. Джека приговорят к пожизненному заключению за то, что он совершил убийство под наркотой. А офицер, который сделал из него наркомана, настоящий виновник этого убийства, просто продолжит служить, с незапятнанной репутацией. Как можно жить в мире, в котором происходят такие вещи, и молчать о них?
Я не нашелся что ответить.
— Знаешь, я думал и о других вариантах. Думал о том, чтобы написать в военную прокуратуру. Министру. Даже Протектору. Но неужели никто до сих пор не писал?! Я уверен, что писали, и не раз. Но я не слышал, чтобы кого-то из подонков отстранили с должностей или тем более отдали под суд. Фи говорит, что за все эти годы наказали лишь пару «шестерок», на которых решили повесить всех собак. А что самое худшее — наше-то доброе имя никто не восстановил! Люди смотрят на нас, как на чокнутых и опасных торчков. Разве мы принесли недостаточно жертв, пройдя через войну? Разве не заслужили хоть капли уважения?!
— Наши жертвы велики, Питер. Попробуй просто гордиться этим. Ты знаешь, как многое ты сделал. Я это знаю. Гэри знает. Илай знает. Джеронимо знает. Все наши ребята это знают. Попробуй довольствоваться этим. Смотри в будущее, а на прошлом поставь крест. Знаю, это тяжело. Но иного не дано. Все, что нам остается — это победить себя, и помочь другим победить себя, чтобы мы смогли жить в мире, сохраненном такими жертвами, наравне с другими. Тебя возмущает дискриминация? С ней бороться никто не запрещает. Я каждый раз подаю иски и пишу жалобы, когда какой-нибудь педераст незаконно увольняет меня с работы. Уверяю тебя, Питер — если бы побольше наших слезли с иглы и отдались бы упорному труду, то совместными усилиями мы бы быстро продавили стену отторжения, и заставили бы считаться с нашими правами.
— Ты правда так думаешь, Димитрис? Или говоришь это просто для того, чтобы отговорить меня от более решительных действий? — засомневался парень. — Мне вот кажется, что эти методы себя изжили. Нужно прибегнуть к чему-нибудь более действенному.
— Тебе там кажется, или так кажется Фи и ее друзьям, которые втянули тебя в это?
— Фи говорит мне лишь то, что думает. Как и ты. Просто в этом случае я согласен с ней, а не с тобой.
— Это точно не из-за того, что ты с ней спишь?
— Напрасно ты иронизируешь, Димитрис. Это здесь не при чем. Даже если у меня и есть к ней чувства, это не отменяет того, что она права. Нужно быть решительным, не бояться бороться!
— Питер, ты смотришь новости? На дворе июнь 95-го! Все только и делают, что борются с кем-то или с чем-то. Консорциум борется с Патриджем. Элмор борется с Патриджем. Бедняки борются с богатыми. Молодчики, которые разукрашивают стены этими дурацкими символами, борются со всеми. Я сегодня проходил мимо очередной демонстрации на площади Возрождения и видел там множество горячих голов, которым не хватает только подстрекателя, чтобы они пошли громить что-нибудь. Каждый месяц какой-нибудь дебил, искренне верящий, что борется против угнетения и несправедливости, или за истинную веру, подрывает себя вместе с десятком ни в чем не виноватых прохожих, чтобы побольше людей услышали его призыв. Глядя на все это, тебе, случайно, не кажется, что бороться с несправедливостью нужно лишь в пределах правового поля?
— Это подмена понятий! — раздраженно ответил парень. — Фи объяснила мне этот трюк, и я не клюну больше на эту удочку. Конечно же, властям выгодно, чтобы каждый, кто с ними в чем-то не согласен, считался преступником, и они пытаются подвести их всех под одну гребенку! Но терроризм — это одно, а рассказать людям правду — совсем другое. Может быть, ты думаешь иначе из-за того, что ты бывший полицейский?
— Что тут скажешь? За этот месяц ты здорово поднаторел в софистике, Коллинз, — вздохнув, произнес я.
— Я не знаю что значит это слово, капитан. Я не пытаюсь строить из себя умника. Но некоторые вещи так очевидны, что не нужно иметь докторскую степень, чтобы увидеть их.
— Иногда они лишь кажутся очевидными.
— А может, иногда они лишь кажутся неочевидными?
— Это начинает превращаться в бессмысленный спор, Питер.
— Вижу, — признал он, неловко ерзая на месте.
Некоторое время он, после колебания выдал:
— Знаешь, Димитрис, прости, но я разочарован тем, что услышал от тебя.
— Жаль, что я тебя разочаровал, — спокойно пожал плечами я.
— Нет, дело не в тебе! — поспешно исправился Питер, и его взгляд сделался виноватым. — Ты спас мне жизнь. Дважды! Я всегда был и всегда буду благодарен тебе за то, что ты для меня сделал. Я никогда о тебе и слова кривого не скажу, а если услышу от кого-то — разобью хлебало. Прости, если я был с тобой груб.
— Забудь об этом. Всех нас иногда захлестывают эмоции.