Новый мир. Книга 4: Правда

Оргкомитет из трех членов — Сильвестр Торнтон, Альберто Гауди и Чако Гомез, восседал за прямоугольным столом, размещенном там, где в театре была сцена. На отдельном небольшом столике сидела Мелани Спаркс, выступавшая секретарем собрания. Чарли Хо вместе со своей бывшей однокурсницей, которую он привлек в качестве помощницы, носились то за кулисами, то перед сценой, координируя работу аппаратуры, обеспечивающей беспрерывную съемку и прямую трансляцию собрания в Интернете. В теории все это выглядело как слаженная командная работа. Но на практике не было похоже, чтобы кто-то из них контролировал ситуацию.

Пребывая в состоянии сильного напряжения и волнения, члены оргкомитета не решались ни на какую импровизацию и со свойственной людям военного склада ума педантичностью ни на шаг не отступали от тщательно прописанного до мелочей сценария.

Хотя было очевидно, что к 2:00 по полудню аудитория еще не была готова, Торнтон вскочил и начал с надрывным пафосом заряжать свое вступительное слово, неотрывно глядя в объектив камеры, нацеленный на него. Большая часть людей в это время еще даже не заняла свои места — все толпились по всему залу и галдели. Так что большинство даже не поняли, что этот парень со сцены обращается именно к ним. Как все началось — так и продолжилось: растянутое, в худших традициях пещерной бюрократии оглашение повестки дня в исполнении Гомеза (Чарли не удалось уговорить Чако убрать это из сценария), который был очень зажатым и неубедительным, несмотря на устремленный на него из толпы ободряющий взгляд супруги; довольно путаная речь Торнтона о том, с чего начиналось создание НСОК, переросшая в оду недавнему решению Верховного Суда (к счастью, хоть это нашло отклик у аудитории и сорвало пару одобрительных криков).

Все смотрелось скомкано, натянуто, будто находящиеся на сцене люди и сами не до конца верили в то, что говорят нечто действительно важное, и эта вера продолжала таять на фоне безразличия слушателей.

Из почти тысячи людей, наводнивших зал примерно к 2:20 пополудни, спикерам удавалось удерживать внимание от силы трети. Люди не сидели на пыльных стульчиках, развешивая уши как школьники. Это был другой контингент. Они бесцеремонно ходили туда-сюда по залу, сидели на корточках, на поручнях, стояли небольшими группами и курили. Кто-то даже лежал. Иные тут выглядели как алкаши или бомжи, и можно было лишь гадать, имели ли они когда-то хоть какую-то связь с ЧВК, или же их привлекали любые сборища, на которых можно было теоретически чем-то бесплатно поживиться.

Народ не стеснялся покидать помещение, когда их привлекали шумы, доносящиеся с улицы. Там в эти минуты продолжала беспокойно колыхаться оппозиционная демонстрация. Ряды протестующих, вопреки грозным предупреждениям летающих над головами дронов, не слишком поредели от того что часы приближались к зловещим 3:00. Так же бесцеремонно люди вваливались обратно, на ходу обсуждая впечатления от увиденного и обращая крайне мало внимания на то, что происходит на кафедре.

В большом, полутемном зале, истинным хозяином была толпа. Он был частью бурлящей улицы, а оргкомитет «носка» был тут столь же необязательным атрибутом, как, например, какой-нибудь передвижной фургон с хот-догами или седой бородатой гитарист, который самозабвенно лабал старые мелодии у фонтана. Почти никто здесь не считал себя обязанным слушать то, что говорилось со сцены. А те, кто все-таки слушали — не стеснялись демонстрировать свой скепсис, дразниться и иронизировать по поводу происходящего. Эта тенденция становилась тем ярче, чем ближе часы подходили к 3:00, чем сильнее нагнеталась на улицах и в Сети истерия по поводу того, что же будет дальше.

Члены оргкомитета реагировали на происходящее по-разному: я замечал, что Сильвестра неуважение и рассеянность толпы откровенно бесит; Чако — огорчает; Альберто и вовсе забил на все болт и смотрел на толпу отстраненно. Сидя в первом ряду, где разместились особые гости, я кивал и поднимал большой палец каждый раз, когда кто-то из них смотрел на меня, не подавая виду, что слышу слева и справа от себя не самые одобрительные комментарии.

Сидящий невдалеке от меня, крепкий дебелый седой мужик хорошо за пятьдесят — Уоррен «Койот» Гэтти из Киншасы, склонился к своему приятелю, сидящему рядом, и раздраженно прошептал, кивая на Торнтона, который как раз объявлял, что собранию стоит перейти к выбору членов правления, так что кандидатам будет дано слово:

— Да что он городит, педераст старый?! Какие к чертям выборы?! Его вообще кто-то слушает?!

— Не очень-то похоже, — ответил тот.

— Зря мы вообще позволили втянуть себя в это дерьмо, Лэнс. Народу сейчас не до этой болтовни! — недовольно буркнул Гэтти, поерзав на стуле.

Гомез, к которому перешло слово, объявил:

— Итак, первым кандидатом в члены правления, который сегодня выступит, будет…

Он умоляюще посмотрел в сторону «Койота», но тот поморщился и брезгливо отмахнулся.

— … Димитрис Войцеховский.