Новый мир. Книга 4: Правда

Один из немногих, кто слушал его, заржал, и я услышал в задних рядах комментарий: «Что за идиотское имя?!» Чако из кожи вон лез, стараясь привлечь всеобщее внимание и представить меня так красочно, как позволяло его красноречие, страдающее от волнения, и хрипящий микрофон.

— Хотя кому-то из вас он может быть известен как «Алекс Сандерс». Или просто «номер 324». Он был капитаном «Железного Легиона». Прошел всю войну — от начала до конца. И по его лицу вы это сразу увидите. После тяжелейших ранений он буквально восстал из мертвых. И уж поверьте — вкусил все те проблемы социальной адаптации, которые каждому из нас знакомы, по полной. Но он оказался крепким орешком. Один из самых сильных и волевых людей, которых я когда-либо встречал. Он основал клуб, в котором два десятка ветеранов вроде нас с вами собирались каждую неделю и поддерживали друг друга. Я был членом этого клуба. И я могу сказать вам откровенно — это было классное место, которое действительно помогало тем, кто там бывал. И я скажу сейчас от себя — я верю, что наш с вами Союз, если у руля будут стоять такие, как Димитрис, тоже станет таким же классным местом. Димитрис, тебе слово!

Когда я не спеша выходил на сцену, Чако сжал кулаки и умоляющим взглядом дал мне понять, что возлагает на меня последние надежды. Но я ответил на этот взгляд лишь сдержанным кивком. Заняв свое место за кафедрой, я произнес — пожалуй, слишком тихо:

— Никто из нас не был рожден для того, через что мы прошли.

У меня был свой взгляд на происходящее. Я не был настроен насильно привлекать к себе внимание тех, кто не желал меня слушать. Не собирался делать что-то, чтобы понравиться им. Не хотел делать вид, будто то, что говорится с этой трибуны, важнее того, что происходит сейчас за окном, будто все идет по моему плану, будто какие-то сраные повестки дня, обсуждения и голосования имеют большее значение, чем то безумие, которое охватило город.

На меня смотрели от силы человек пятьдесят, из них многие краем глаза. Хромой заросший человек в камуфляжных штанах и серой майке, с татухами на накачанных предплечьях, который не скупился на остроумные и часто оскорбительные комментарии в адрес того, что творилось на сцене, глядел на меня с глумливой улыбкой, мол, «Еще один балабол». Но я не пытался утихомирить людей стуком кулака по кафедре или настойчивыми криками. Вообще не показывал, будто их внимание для меня хоть сколько-нибудь важно. И это, как ни странно, подействовало. Короткая, совсем не напыщенная фраза и последовавшая за этим длинная пауза привлекла намного больше внимания, чем крики.

Оглядев зал внимательным взглядом, я не спеша продолжил:

— Вам всем доводилось слышать это дерьмо: о предназначении, о склонностях, о генах. Те, кто говорят это, — кем они нас считают, как вы думаете? Точно не людьми. Киборгами. Машинами для убийства. Вы же видите это в их глазах. Они видят в нас что-то совершенно чуждое. Словно бы пришедшее из другого мира. Когда они смотрят на меня или на любого из вас, в их голове просто не укладывается, что мы их ровесники. Или ровесники их детей. Что мы вполне могли учиться в одной школе, жить в одном дворе, любить одни и те же фильмы, быть воспитаны на тех же историях, сказках, героях. Им кажется, что мы такими и появились на свет. Рухнули прямо с неба или вышли из криогенных камер — взрослые, здоровенные, в бронежилетах, увешанные стволами, уже покалеченные, накачанные стимуляторами, с сорванными башнями и подписанными контрактами.

Я сам не заметил, как почти в половине зала стало тише, и все больше взглядов было направлено на меня. Я почти не чувствовал волнения. Было бы странно волноваться из-за обычной речи после всего, что я пережил и после тех решений, которые принял. После того как я столько раз обращался к своей роте со словами гораздо серьёзнее и страшнее, которым для многих услышавших их предстояло оказаться последними.

— Насчёт меня они почти правы, — развел руками я, вызвав этим пару смешков. — Над моими генами очень здорово поработали еще до моего рождения, не спрашивая меня — начертили для меня верную дорожку прямиком туда, куда им нужно. Прямиком в пекло войны, в этот чертов ад!

На последних слов я совсем слегка повысил голос, и оказалось, что мой командирский бас, который так выручал в Легионе, все еще присутствует — получилось очень звучно, и та часть зала, которая все никак не могла успокоиться, притихла. Я приметил, что тот самый хромой парень в камуфляжных штанах, который только что насмехался, с силой ткнул своего соседа локтем, заставляя замолчать. Его взгляд был направлен прямо на меня.

— Но знаете что?!

Я обвел людей вопросительным взглядом.

— У них ни хрена не получилось. Вообще.

Вздохнув, я произнес: